Толстяк первым протянул черный бумажник с блестящимиуголками – чуть ли не тыкая им в живот Родиону, отчаянно дергая рукой, чтобыРодион, не дай бог, не пропустил плод его стараний… Есть почин!

Небрежно сунув бумажник в набедренный карман, Родионприслушался. Вокруг по-прежнему стояла тишина, выстрела никто не услышал –глухомань, стиснутая сосняком неширокая объездная дорога…

– Живенько! – приказал он. – Отдаем кошелечки итут же – лапы за голову…

Шофер все так же сидел скрючившись, упершись лбом в чернуюбаранку, – старательно притворялся, будто пребывает в полнейшем шоке ибесповоротно вышел из игры. Родиона такое поведение вполне устраивало. Он,отправив автомат за спину, достал пистолет и взвел курок, ничуть не работая напублику, – момент был для Сони самый опасный, она двинулась с сумкой посалону, отбирая бумажники, вполне мог дернуться какой-нибудь дурак… Могли исзади кинуться, попытаться вырвать револьвер…

Обходилось пока. Кто протягивал бумажник с таким видом,словно только и ждал подходящего случая с ним, клятым, расстаться, кто медлил,еще не осознав в полной мере, что Стамбул накрылся, но движимый естественнойчеловеческой жадностью, но протестующих хотя бы словесно не нашлось, один задругим несостоявшиеся «челноки» протягивали разномастные бумажники, кошельки ипрочие портмонетки, объединенные одним немаловажным качеством – толщиной,пухлостью. И, как заводные куклы, вскидывали руки к голове, сцепляя пальцы назатылках.

Ага! Шевеление, сердитый возглас – взлетевшая вверх Сонинарука, отпустившая полновесный удар рукояткой револьвера. Кто-то скрючивается скриком боли, а следующий, силясь спешно умилостивить налетчицу, сует ейбумажник чуть ли не в лицо…

Родион перевел взгляд, уловив странное движение у себя подносом – это спутница толстяка стаскивала через голову массивную золотуюцепочку, не отводя застывшего взгляда от черневшего в опасной близости дулапистолета. Родиону стало ее жаль, и он бросил:

– Оставь себе… – но сумочку у нее забрал и, вытряхнув оттудапачку сложенных пополам купюр, вернул владелице. Толстяк его не беспокоил –сидел с руками на затылке, мало того, старательно зажмурился, должно быть,вспомнив избитую истину: никакая пачка разноцветных бумажек не стоитчеловеческой жизни…

Поторапливать уже не приходилось – сюрреалистическийконвейер, оказавшись однажды запущенным, самостоятельно работал на полнуюмощность. Временами Родион бросал быстрый взгляд на дорогу – никого…

Сонины движения уже стали отработанно четкими – ни одноголишнего. Бросает очередной бумажник в сумку, легоньким взмахом револьверазаставляет положить руки на затылок, делает шаг вперед, но все равно еедвижения представляются удручающе медленными, словно в кошмарном сне…

Родиону вдруг захотелось, чтобы его сейчас видела Лика.Вообще-то, насквозь идиотское побуждение, самое нелепое, какое в этот миг можноиспытать, но оно не проходило, мешаясь с приятным осознанием своегопревосходства в растекавшийся по жилочкам огненный коктейль. «Какаяжизнь! – подумал он отрешенно. – Нет, какая жизнь!» И, спохватившись,постарался придать себе самый грозный вид: показалось на секунду, что лицо сталорасплываться в блаженно-идиотской улыбке. Он был на седьмом небе – сражался засвое будущее, лепил его собственными руками, ни перед кем не унижаясь, ни откого не завися… Исполнился безмерного уважения к себе – смелому рыцарю,господствовавшему над трусливой, потеющей от страха толпой. Зрение и слухобострились, он видел со своего места взмокший лоб крепенькой бабенки черезпять рядов от него, слышал чей-то панический шепот:

– Доставай ты быстрее! Выстрелит же…

Вновь мелькнула рука с револьвером – Соня влепила кому-то полбу рукояткой, стоило очередному клиенту малость замешкаться. Руки сбумажниками замелькали еще быстрее, высовываясь в проход, подрагивая отнетерпения. Соня ускорила шаг, выхватывая добычу, не глядя, швыряя в сумку, онадержалась замечательно – очаровательная Бонни, боевая подруга… Родион дажемимолетно умилился, подавив неуместный прилив желания.

Все. Обслужены по высшему классу. Откуда-то с последнихкресел все явственнее слышатся истерические всхлипы, но это уже не волнует,дело сделано… Посторонившись, Родион пропустил Соню, с потолстевшей сумкой наплече в темпе рванувшую к «москвичу», рывком за руку выдернул из кресласпутницу толстяка, нашарил подошвой ступеньку, спустился к двери, почувствовавее лопатками, крикнул водителю:

– Эй, распахнул калитку, хватит спать!

Тот, покосившись хитрым глазом сквозь растопыренные пальцы,моментально «очнулся», повернул нужный рычажок и вновь замер, втянув голову вплечи. Его происходящее касалось меньше всего – уж при нем-то пухлого бумажникас валютой не было, а потому, прекрасно соображал Родион, водила в герои неполезет…

Толстяк открыл глаза и, увидев, что его спутница стоит лицомк лицу с налетчиком, крепко удерживаемая им за руку, вконец ошалевшая отстраха, оцепеневшая подобно Лотовой жене, осмелился открыть рот:

– Слушай, отпусти, зачем она тебе…

– Молчать! – бросил Родион. – А ты сядь! Наступеньку сядь, кому говорю…

И отпустил тонкое запястье. Девушка торопливо плюхнулась нагрязноватую ступеньку – так, словно мечтала срастись с ней, стать единым целым.По щекам у нее текли слезы, но поздно было жалеть соплячку, не терять же из-занее время…

Достав из кармана блестящую металлическую коробку, Родионсунул ее девушке на колени, прикрикнул:

– Возьми провода! Соедини концы, живо!

Она боязливо взяла два толстых провода в красной пластиковойизоляции, но сдвинуть оголенные концы, пучки тончайших медных проволочек, неспешила. Уставилась на него заплаканными глазами, прошептала:

– Взорвется…

– Дура, – с ласковым упреком сказал Родион. – Я жс тобой рядом стою, неужели непонятно? Ну, живенько! – и приблизил к лицудуло пистолета…

Решилась наконец, соединила проволочки, втянув голову вплечи и зажмурившись. Секунды через три открыла глаза, сообразив, что ничегострашного не произошло, и автобус целехонек, и все до одного живехоньки, жизньпродолжается…

Родион нажал кнопочку на коробке, и в зеленоватом узкомокошечке замаячили черные угловатые цифры: 0:30 – а дальше еще две, поменьше,они мелькали, отсчитывая обратный ход времени с тупой электроннойстарательностью.

– Вот так и держи провод очки, – сказал он, повысивголос – к сведению и всех остальных. – Разъединишь до того, как пройдетполчаса и все обнулится – рванет так, что от вас всех и пыли не останется…Усекла?

Она отчаянно закивала, таращась на него сквозь слезы,рискнула спросить:

– Ап-потом?

– А потом, когда останутся одни нули, бомба иотключится, – благодушно разъяснил Родион. – Можете петь и плясать… Апока сидите тихонечко, особо по салону не шастайте, а то еще от лишнегосотрясения сработает… Чао!