реальным, что я, проснувшись, даже проверила рукой.

– В детстве я видела такое кино, – сказала Никки. – Девочка захотела стать мальчиком, а когда проснулась, в трусах у нее кое-что было.

– Вот засада.

– Я жутко испугалась. Тогда. Но теперь?

Крэйг спал, прислонившись к замшелой коре, голова съехала набок, глаза закрыты. Будто глубоко задумался, если бы не струйка слюны, вытекавшая изо рта.

– Теперь мне интересно, – сказала Никки.

А кому не интересно? Каково быть одним из них? Обладать властью, быть заметным, быть услышанным, быть чуваком, а не телкой, качком, фанатом, братаном, пацаном, да кем угодно, а не метаться между паинькой и шлюхой. Быть по умолчанию, а не в виде исключения. Держать руку на пульсе просто потому, что посчастливилось родиться с членом.

– Представь, как легко кончить, – заметила Никки. – Не знаю, как они вообще занимаются чем-то другим. Я бы дрочила без остановки.

– Оно того не стоит, – возразила я. – Тебе и правда хочется, чтобы между ног болталась штуковина, которая встает, когда ей заблагорассудится?

– Или не встает, – прыснула она.

По пьяни Крэйгу стоило большого труда добиться эрекции. А тем октябрем он пил без просыпу.

– Или не встает. По-моему, очень неудобно.

– Зато удобно писать. – Она встала, приставила ружье к промежности и нацелилась дулом в землю. – Спорим, я сумею написать свое имя. Прописными.

– Сразишь всех баб наповал.

Она ухмыльнулась, широко расставила ноги, развернула плечи. И, держа ружье одной рукой, хлопнула другой по воображаемой заднице. Это была любимая поза Крэйга, которую он обычно сопровождал ее импровизированным порноприпевом: «Нагибайся, чика, эй-эй».

– Иоу, чувиха. Зацени мое хозяйство.

– Большой и твердый, – сказала я. – Обожаю такие.

– Буфера у тебя побольше будут, – ответила она. Если бы я позволила себе рассмеяться, может, тут все и закончилось бы. Но я все еще была в наряде Никки, я сожрала убойную порцию желе с текилой, и был Хеллоуин – мне хотелось поиграть.

– О, Крэйг! – просюсюкала я. – Обожаю твой огромный твердый хрен.

Ему нравились непристойные разговоры, он вечно требовал, чтобы мы твердили: «О, детка, он огромный, о, детка, ты так крут, о, детка, я вся мокрая, о, детка…» – в доказательство того, что он сильный, а мы слабые, он спрос, мы предложение, он начальник, мы подчиненные.

– Да, крошка? – откликнулась Никки. – Ты его хочешь? Жутко хочешь?

– Я жутко хочу его. Потому что ты самый популярный парень во всей школе, и наша фотка будет выглядеть суперсекси на странице парочек в прелестнейшем школьном альбоме.

– Я так не говорю, сучка.

Я прошептала с придыханием, подражая оператору службы секса по телефону:

– Расскажи мне, мой большой мальчик, как мы станем королем и королевой выпускного бала. Расскажи, как все шестерки на нас вылупятся, а мы будем давить их своими большими королевскими каблуками. Расскажи, как нассышь на них своим твердокаменным пенисом.

Я встала на колени и подползла к ней, так что ружье нацелилось прямо мне в лицо. Наклонившись вперед, я поцеловала прохладный ствол. Провела языком по краю дула, ощутив его кровавый привкус.

Она подалась бедрами ко мне:

– Хочешь попробовать?

– Я хочу его весь.

Дуло ружья очутилось у меня во рту, и я сунула язык внутрь. Никки застонала.

– О-о-о, Никки… – проговорила она его голосом.

Я ненадолго выпустила дуло из губ, чтобы выдохнуть:

– М-м-м, Крэйг… – и снова взяла его в рот, придвигаясь ближе и сжимая ладонями ее ягодицы.

– Я люблю тебя, – пробормотала она, положив руку мне на голову и вынуждая меня двигаться в одном с ней ритме. – Боже, я люблю тебя.

Все равно, что сосать настоящий член, твердый, скользкий, смертоносный.

– Я люблю тебя, – шептала она, впиваясь ногтями мне в скальп. – Люблю тебя, люблю, люблю.

Так продолжалось, пока настоящий Крэйг не очнулся от ступора и не понял, что мы развлекаемся без него. Он по-мужичьи крякнул, испустив вонь отрыжки, а потом, тяжело переваливаясь, приблизился к нам и подписал себе приговор одним-единственным выхлопом пивного перегара:

– Посторонитесь, дамы, настоящий мужчина идет.

Декс. 1992

– Сейчас ты замолчишь, – сказала Лэйси; ее слова походили скорее на угрозу, чем на команду гипнотизера.

Никки улыбнулась. Такую улыбку в английских сказках о колдовстве и порталах в другие миры называют беззаботной, и я вечно гадала, как может выглядеть эта особенная улыбка.

– Нет. Вот уж вряд ли. Ханна, хочешь услышать, как мы с Лэйси приходили в этот лес в прошлый раз? Давным-давно однажды ночью, очень похожей на сегодняшнюю…

– Ты действительно хочешь проверить, что будет, если ты не умолкнешь? – Лэйси помахала ножом.

– Старая песня, Лэйс. Хочешь меня убить, так убей. И тебе придется, потому что меня достали секреты. Чего ты и добивалась, верно? Больше никаких тайн.

Теперь я спрашиваю себя, знала ли Лэйси заранее. Она должна была сообразить, что, раз начав, мы уже не остановимся. Может, она хотела мне все рассказать, хотела заставить Никки рассказать. Опять игры, опять марионетки, и мы втроем снова дергаем друг друга за ниточки, снова-здорово.

На меня обе они не смотрели.

– Есть кое-что похуже смерти, – сказала Лэйси. – Пожалуй, тебе пора принять ванну.

Она схватила Никки за волосы, грубее, чем раньше, пихнула ее головой в ведро и крепко держала, пока та дергалась и вырывалась, и долго-долго не отпускала, пока я наконец не выдержала, крикнув, чтобы она прекратила.

Она не прекратила.

Я заорала:

– Хватит! Ведь ты убьешь ее! Лэйси, пожалуйста] – И только тогда она убрала руки.

На протяжении ужасающе долгого мгновения Никки не шевелилась. Потом закашлялась, выпустив изо рта водяной пузырь, и судорожно вдохнула. Тут Лэйси посмотрела на меня; на лице у нее читалось страдание.

– Ты до сих пор мне не доверяешь, Декс?

– Доверяю.

– Тогда почему у тебя такой испуганный вид?

– Блин, вот и мне интересно. – Голова Никки безвольно болталась, она хрипела, хватая ртом воздух, и тем не менее умудрялась говорить самодовольным тоном.

– Осточертело, – сказала Лэйси. – Мы получили необходимое. Пора убираться. Развяжи ее, и поехали домой.

Вот так. Она будто наказывала меня, как ребенка, который раскричался и расхныкался на заднем сиденье и заставил ее разворачиваться и ехать обратно.

– Что? – переспросила я.

– Мы записали признание. Она никому ничего не расскажет. Правда, Никки? – Та помотала головой, как послушный пес. – Видишь? Все кончено. Пора убираться.

Вот так запросто. Уедем домой, все трое целые и невредимые, и останется только небольшой осадок после «случая в лесу». Лэйси преподнесла мне эту жизнь на блюдечке с голубой каемочкой, только и надо было взять ее, сказать «да». По другую сторону этого «да» лежали пустое шоссе, наш богемный