– А кто вчера грозился научить жидовина есть как все?Кто собирался силой накормить его свининой? Кого я просил оставить горемыку впокое? Кого я увещевал?

– Вы, как всегда, правы, милостивый государь фонШтольберг, – неохотно признался усатый. – А что теперь делать?Шёнфельд истекает кровью, как кабан, а от цирюлика только его еврейскиеинструменты остались…

– Давайте их сюда, – громко и не раздумывая сказалРеиневан. – И давайте раненого. И света, больше света.

Раненый, который, гремя латами, через минуту грохнулся настол, оказался одним из двух состязавшихся на майдане рыцарей. Без шлема.Результатом бурного лихачества оказался раз рубленный почти до кости наплечники крепко надрезанное свисающее ухо. Раненый ругался и дергался, кровь обильнолилась на липовые доски стола, пачкала мясо, впитывалась в хлеб.

Принесли сумку медика, при свете нескольких потрескивающихлучин Рейневан принялся за дело. Нашел флакон с ларендогрой,[280]вылил содержимое на рану, при этой процедуре пациент задергался не хуже осетраи чуть было не свалился со стола, пришлось его придержать. Рейневан быстро вделдратву в кривую иглу и начал сшивать, стараясь делать по возможности ровныестежки. Оперируемый принялся жутко злословить, безбожно хуля некоторыерелигиозные догмы, тогда седовласый Маркварт фон Штольберг заткнул ему роткуском корейки. Рейневан поблагодарил глазами. И шил, шил и делал узлы подлюбопытствующими взглядами обступившей стол публики. Движениями головы отгоняяот себя ночных бабочек, густо летящих на свет, он сосредоточивался на том,чтобы прикрепить ухо как можно ближе к месту его первоначального размещения.

– Чистое полотно, – попросил он немного погодя.Немедленно схватили одну из ротозейничавших девок и содрали с нее рубашку. Еепротесты приглушили, дав несколько раз по заду.

Рейневан тщательно и туго забинтовал голову раненогоразорванным на полосы льном. Раненый, о диво, не потерял сознания, а сел,невнятно пробормотал что-то в адрес святой Люции, заохал, застонал и пожалРейневану руку. После чего все присутствующие тут же принялись поздравлять иблагодарить медика за хорошую работу. Рейневан улыбчиво и гордо принималпоздравления. И хотя понимал, что с ухом у него получилось не очень гладко,однако на физиономиях вокруг видел следы от ран, заштукованных гораздо хуже.Раненый бормотал что-то из-под повязки, но его никто не слушал.

– А что? Молодчина, верно? – принимал поздравлениястоявший рядом Шарлей. – Doctus doctor,[281] разорви менячерти. Хорош медик, а?

– Хорош, – согласился ничуть не раскаивающийсявиновник, тот самый Глаубиц с золотым карпом в гербе, вручая Рейневану кружкумедовухи. – И трезвый, а это редкость среди коновалов. Повезло Шёнфельду.

– Ага, повезло, – холодно прокомментировал Букофон Кроссиг, – потому что резанул его ты. Будь это я, нечего было быпришивать.

Интерес к случившемуся неожиданно угас, прерванный появлениемновых гостей, въезжающих на кромолинский майдан. Раубриттеры зашумели,послышались возбужденные голоса, свидетельствующие о том, что въезжает некакой-нибудь фертик. Рейневан посмотрел внимательнее, вытирая руки.

Кавалькаду из нескольких вооруженных человек возглавлялитрое конных. В середине ехал лысеющий толстяк в черных, покрытых эмалью латах,справа от него – священник или монах, но с кордом на боку и в железном воротена кольчуге, надетой прямо поверх рясы.

– Приехали Барнхельм и Зульц, – провозгласилМаркварт фон Штольберг. – В корчму, господа рыцари! На тинг! Дальше,дальше. А ну, зовите сюда тех, кто с девками по сусекам. Будите спящих. Натинг!

Возникла небольшая суматоха, почти каждый направляющийся насовет рыцарь запасался едой и выпивкой. Громко и грозно требовали от слуг,чтобы те выкатывали новые бочки и бочонки. Среди прибежавших на клич появился иСамсон Медок. Рейневан незаметно подозвал его и придержал. Он хотел уберечьспутника от судьбы слуг, которых раубриттеры безжалостно тыкали и пинали.

– Идите на тинг, – сказал Шарлей. –Смешайтесь с толпой. Хорошо бы знать, что замышляет эта компания.

– А ты?

– У меня временно другие планы. – Демерит поймалвзглядом горящие глаза крутящейся поблизости цыганки, красивой, хоть несколькополноватой, с золотыми колечками, вплетенными в чернющие, цвета вороньего крылалоконы. Цыганка подмигнула ему.

Рейневану хотелось кое-что сказать. Но он сдержался.

В корчме была давка. Под низким бревенчатым потолком плылдым и смрад. Запах людей, давно не снимавших доспехи, то есть запах металла ине только. Рыцари и оруженосцы составили лавки так, чтобы образовать что-товроде Круглого Стола короля Артура, но далеко не всем хватило места. Многиестояли. Среди них, чтобы не бросаться в глаза, были Рейневан и Самсон Медок.

Тинг открыл, приветствуя по имени наиболее знатных, Марквартфон Штольберг. Сразу после него взял голос Трауготт фон Барнхельм,новоприбывший, полный и лысоватый, в латах, покрытых черной эмалью.

– Дело, значит, в том, – начал он, со звоном кладяперед собой меч в ножнах, – что Конрад, епископ Вроцлава, скликаетвооруженных под свои знамена. Собирает, значит, войско, чтобы снова вдарить почехам, по еретикам, значит. Будет крестовый поход. Меня через доверенное лицоуведомил господин староста Колдиц, что, ежели кто хочет, может, значит, ккрестовикам присоединиться. Все провинности крестовику будут прощены, а чтозаработает – то его. При этом попы наболтали Конраду разные разности, однако яне запомнил, но здесь с нами патер Гиацинт, которого я, значит, взял по дороге,он это вам лучше доложит.

Патер Гиацинт, уже упомянутый священник в латах, встал,бросил на стол свое оружие – тяжелый и широкий корд.

– Господь благословенный, – загремел он, словно самвона, воздевая руки жестом проповедника, – опора моя! Он руки моиприучает к бою, пальцы мои – к войне! Братья! Вера покидает нас! В Чехииеретическая зараза набрала новые силы, отвратный дракон гуситской ереси поднялсвою главу мерзопакостную! Неужто вы, благородные рыцари, будете взирать спокойнона то, что под Крестовские знамена валом валят люди более низких сословий?Зреть, что гуситы все еще живы и ежеутренне стенает и мается Матерь Божья?Благородные господа! Напоминаю вам слова святого Бернарда: убить врага во имяХриста значит вернуть его ко Христу!

– К делу, – угрюмо вставил Буко фонКроссиг. – Закругляйся, патер.