– Господин Штольц из Шеллендорфа, – докончил втишине Штольберг. – Господин Петр Ширмер. А я не знал, что ты был подВышеградом, господин Тассило.

– Был. Потому как будто глупец какой пошел следом засилезским войском с Кантнером Олесьницким и Румпольдом из Глогова. Да, да,господа. Жижку дьяволы взяли, но в Чехии есть другие, которые не хуже егобиться умеют. Они показали это под Вышеградом тогда, в День Всех Святых: ГинекКрушина из Лихтенбурка, Гинек из Кольштайна, Викторин из Подебрад, Ян Гвезда.Рохач из Дубы. Запомните эти имена. Потому что вы их услышите, выбравшиськрестовым походом на Чехию.

– Ишь ты, – прервал нависшую тишину ГугоКотвиц. – Страсти какие! Побили вас, потому как вы сами биться не умели.Воевал я с гуситами в двадцать первом году под началом господина Путы изЧастоловиц. Под Петровицами мы всыпали еретикам так, что пух летел! Потомпрошли огнем и мечом по хрудимскому краю, пустили с дымом Жампах и Литице. Ивзяли такие трофеи, что ого-го! Латы, которые на мне, баварской работы, как разоттуда…

– Что молоть воду в ступе! – отрезалШтольберг. – надо наконец решать. Идем на Чехию или нет?

– Я иду! – громко и гордо возвестил Экхард фонЗульц. – Выкорчуем плевелы еретические, вот что. Надобно выжигать проказу,пока она всех не уложит.

– Я тоже иду, – сказал де Харта. – Надо добраподнабрать. Прожился я, жениться собираюсь.

– Клянусь зубом святой Аполлонии! – вырвался КуноВиттрам. – Добычей и я не побрезгаю!

– Добыча – дело одно, – неуверенно проговорилВольдан из Осин. – Но, говорят, кто возьмет крест, грехи его через частоесито пропускать будут. А нагрешили мы… Ох нагрешили.

– Я не иду, – кратко заявил Боживой деЛоссов. – Не стану шишки зарабатывать в чужих сторонах.

– Я не иду, – спокойно сказал НоткерВейрах. – Потому что если идет Зульц, стало быть, дело это склизкое ивонючее.

Опять поднялся шум, посыпались ругательства, силой усадилина место Экхарда Зульца, уже наполовину вытащившего корд.

– А я думаю, – сказал, когда все утихло, ЯськоХромой из Любни, – если уж куда идти, так лучше в Пруссию. С поляками накрестоносцев. Или vice versa. В зависимости от того, кто больше заплатит.

Некоторое время все орали, стараясь перекричать друг друга,наконец кудрявый Порай жестами успокоил компанию.

– Я на эту крестовину не двинусь, – известил он втишине. – Потому что не хочу идти на поводу у епископов и попов. Непозволю, чтобы меня как пса какого науськивали. Что еще за крестовый поход? Накого? Чехи – не сарацины. В бой дароносицу с собой несут. А то, что им ненравится Рим, папа Одо Колонна, Бранда Кастильоне, наш епископ Конрад и другиепрелаты, так ничего удивительного. Мне тоже не нравятся.

– Брешешь ты, Якубовский! – разорался Экхард фонЗульц. – Чехи – еретики! Еретическое учение исповедуют! Церкви жгут.Дьяволу поклоняются. Хотят…

– Я покажу вам, – громко прервал Порай, –чего хотят чехи. А вы решайте, с кем здесь оставаться, а против кого идти.

По данному им знаку подошел немолодой голиард в красномрогатом капюшоне и кабате с вырезанной зубчиками баской.

– Знайте же, все верующие христиане, – прочитал онзычно и отчетливо, – что Чешское королевство существует и, клянусь смертьюи жизнью, с Божьей помощью существовать будет, придерживаясь нижеприведенныхправил. Во-первых, чтобы в королевстве Чешском свободно и безопаснопроповедовалось слово Божие и чтобы священники проповедовали его без помех…

– Что это такое? – закричал фон Зульц. –Откуда ты это взял, музыкант?

– Пусть продолжает, – поморщился Ноткер фонВейрах. – Откуда бы ни взял – взял. Читай, парень.

– Во – вторых, чтобы Тело и Кровь Господа Христараздавались всем верующим в обоих видах хлеба и вина…

В-третьих, чтоб у священников отобрали и уничтожили ихсветскую власть над земным богатством и благами, чтобы во имя спасения своеговернулись они к законам Писания и жизни, кою вел Христос со своими апостолами.

В-четвертых, чтобы все грехи смертные и иные преступленияпротив закона Божьего карались и осуждались.

– Еретическое письмо! Само только слушание его естьгрех! Вы что, кары Божией не боитесь?

– Заткнись, патер.

– Тихо! Пусть читает!

– …среди священников: симония, еретичество, взиманиеденег за крещение, за помазание, за исповедь, за причастие, за посты, за ударыколокола, за исполнение обязанностей плебана, за должности и прелатство, засан, за отпущение грехов…

– А что? – подбоченился Якубовский. –Неправда, может?

– Дальше: следующие из сказанного ереси и позорящиецерковь Христову прелюбодеяния, проклятое множение сыновей и дочерей, содомия идругие развратности, гнев, склоки, раздоры, оговоры, мучения простого народа,ограбление его, вымогательство оплат, податей и жертвоприношений. Каждыйправедный сын своей матери Святой Церкви должен все это отринуть, отказаться, ненавидеть,как дьявола, и презирать оное…

Дальнейшее чтение нарушил общий крик и замешательство, вовремя которого, как заметил Рейневан, голиард незаметно скрылся вместе со своимпергаментом. Раубриттеры вопили, сквернословили, толкались, кидались друг надруга. Наконец уже начали скрежетать клинки в ножнах.

Самсон Медок толкнул Рейневана в бок.

– Сдается мне, – буркнул он, – тебе стоило быглянуть в окно. И поскорее.

Рейневан глянул. И обмер.

На кромолинский майдан въезжали шагом трое конных.

Виттих, Морольд и Вольфгер Стерчи.

в которой в рыцарские традиции и обычаи врывается – с гулом– современность, а Рейневан, стремясь доказать, что книга названа правильно,изображает из себя шута. И вынужден в этом признаться. Перед всей природой

У Рейневана были основания стыдиться и злиться, потому что,увидев въезжающих в Кромолин Стерчей, он всполошился, а охвативший егобессмысленный и глупый страх тут же бессмысленно и глупо принялся управлять егодействиями. Стыд был особенно велик еще и потому, что Рейневан полностьюотдавал себе в этом отчет. Вместо того чтобы трезво оценить ситуацию идействовать более или менее разумно, он прореагировал как спугнутый ипреследуемый зверь.