– Ну-ка, покажись, – попросил Томас, и она повернулась к нему.

Он аккуратно взял ее за подбородок, покрутил голову туда-сюда и удовлетворенно кивнул.

– Отлично, – констатировал он и завел двигатель.

Плакать Амина не намеревалась. На похоронах она крепко зажмурилась, боясь, что увиденное останется в глубине ее души навсегда и ей все-таки придется поверить в это. Она провела кончиками пальцев по краю карточек, которые держала в руках, и впилась ногтями в уголок одной из них. Амина и так уже видела слишком много: школьное фото Акила на белом фоне похоронного буклета и цифры «1965–1983» под ним. От одного этого она начала задыхаться, как будто легкие онемели и на месте воздуха осталось лишь едва ощутимое покалывание. Она знала, что зал полон индусов, докторов, медсестер, пациентов, учителей и хулиганов из школы «Меса», которые выглядели до неузнаваемости по-взрослому в черных костюмах и траурных платьях. Скоро бал, подумала Амина, увидев их. Такое впечатление, что они просто репетируют. Сказать честно, они уже сейчас держались торжественно, почти празднично, их лица купались в ужасающей смеси страха, воодушевления и жажды неизвестного, словно в солнечных лучах.

– Вторая книга Самуила, глава двенадцать, стихи двадцать два – двадцать три, – провозгласил священник.

Раздался шелест страниц, как будто в церковь впорхнула стая птиц. Камала, прятавшаяся за огромными солнечными очками, даже не шелохнулась.

– «…доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне». – Пастор Келли глубоко вздохнул и обвел взглядом собравшихся. – Сегодня у всех вас тяжелое утро. Утро, наполненное вопросами и отчаянием, ведь юношу, которого вы считали своим другом, забрала длань Господня. Вы пришли сюда в поисках утешения, и все, что я могу сказать вам…

Закрыв глаза, Амина слушала проповедь пастора Келли об избранниках Божиих – судя по всему, он считал Акила одним из них. Она не видела, как на амвон по просьбе Камалы взошла миссис Маклин и произнесла странную речь об отваге Акила, с какой он преодолевал трудности изучения французского языка. Амина не замечала ничего вокруг. Тем временем Минди Луян смотрела на гроб, с трудом сдерживая рыдания, поражаясь и ужасаясь собственному горю. Группа «матлетов» растерянно уставилась на свои начищенные парадные ботинки, думая о том, каково это – лететь вниз с обрыва и быстро ли Акил погиб после удара. Все оглядывались по сторонам в поисках Пейдж, которая так и не явилась на похороны, будто она должна была стать путеводной звездой всеобщего горевания.

Амину отделяла от происходящего темнота за сомкнутыми веками, но она все же видела лицо матери с такой ясностью, что на минуту ей показалось, будто время смилостивилось над ней и повернуло вспять. Вот оранжевые отсветы кухонной лампы играют на щеках матери, пар поднимается от кастрюлек с идли и тушеными овощами, линия рта Камалы смягчается, она смотрит, как Акил ест, и в этот момент все внешнее перестает существовать. Два рта – один жует, другой пытается скрыть улыбку. Амина открыла глаза и увидела, что брат сидит на скамье на хорах.

Она подмигнула ему, и он моргнул ей в ответ. Амина пыталась прийти в себя, пошевелить губами или хотя бы какой-то частью тела. Акил помахал ей. У нее перехватило дыхание. Она хотела заорать, закричать, завопить или просто что-то сказать, но брат снова подмигнул ей и прижал палец к губам, хитро улыбаясь. Амина покачала головой. Стоявшая за кафедрой миссис Маклин наклонилась вперед и прошептала по-французски: «Дети вечно пребудут в Духе Святом», а Акил показал ей фак, предварительно поцеловав средний палец.

– Прекрати! – не выдержала Амина, и миссис Маклин ошарашенно замолчала. – Он здесь, – заявила девочка, но вдруг обнаружила, что не может поднять руку, тем более что никто даже не взглянул в ее сторону, только Димпл схватила ее за запястье прохладными пальцами. – Он там, – сказала Амина большим солнечным очкам мамы, и губы Камалы стали поджиматься, пока не исчезли совсем. Отец посмотрел на нее безжизненным взглядом.

– В туалет, – прошептала ей на ухо Димпл.

Амина встала и позволила кузине провести себя по центральному проходу мимо индусов, мимо Джейми Андерсона. Он сидел в середине ряда и не смог подойти к ней, когда она уходила прочь, молчаливая и удрученная. Когда она наконец догадалась обернуться, то увидела, что Акил стоит рядом с кафедрой и потягивается. Он лениво помахал ей и прогулочным шагом направился к открытому окну, вылез в него, и никто даже не подумал его остановить.

– Ами? – донесся из-за двери кабинки голос Димпл, и Амина посмотрела на носки черных туфель сестры.

Димпл уже не в первый раз требовала впустить ее. Наверняка будет просить еще. Через щель Амина видела висящее на стене зеркало, в котором отражалась голова Димпл, прижатая к металлической двери. Там, в зале, скорбящие затянули какой-то дурацкий, омерзительный гимн, их голоса то ли звучали по-детски, то ли были похожи на гудение насекомых.

– Ну пожалуйста! – повторила Димпл, переминаясь с ноги на ногу.

Амина наклонилась вперед и открыла дверь. Сестра вошла в кабинку, заперла за собой задвижку, и Амина забралась на сливной бачок. Димпл присоединилась к ней, нервно поглядывая на воду в унитазе. Она прислонилась спиной к стене, и Амина глубоко вздохнула. С Димпл ей было лучше. Они сидели рядом, слегка касаясь друг друга плечами, и между ними постепенно возникало тепло. Ноги девочек стояли на стульчаке.

– Я не сумасшедшая, – произнесла Амина через несколько минут.

– Я такого и не говорила, – отозвалась Димпл, снимая катышек с юбки.

Амина растопырила пальцы и принялась про себя пересчитывать их.

– Что ты видела?

Амина пожала плечами. В туалете пахло отвратительным ядовито-розовым мылом и тальком, от этих запахов у нее запершило в горле. Десять. Пальцы были сосчитаны. Димпл протянула к ней руки, накрыла ладони Амины своими и крепко сжала кулаки. Амина низко опустила голову, чтобы не разрыдаться.

– Все в порядке, – сказала Димпл, – здесь тебя никто не увидит.

Амина лишь покачала головой. Как же ей объяснить, что она и так рыдает внутри, а если начнет плакать вслух, то может никогда не остановиться? Что горе кажется ей бездонным, как подземные озера в пещерах – те, что размером с небольшой пруд, но глубина их на самом деле составляет тысячи футов? Нет, такое никому не объяснишь, даже Димпл, которая неуклюже обнимала ее до самого конца службы, пока скорбящие не начали расходиться.

На кухне царила напряженная атмосфера. Поминки давно закончились, гости разъехались, Рамакришна и Курьяны собрались вокруг кухонной стойки, глядя на Камалу. Прошло уже много часов после похорон. Они приехали домой, Томас тут же извинился перед гостями и ушел к себе в комнату, а его жена приняла вахту у плиты. Облачка ги с шипением поднимались к потолку, а Камала все жарила и жарила золотистые блинчики, пока на тонких краях не появлялась идеальная коричневая корочка.