Мадлен же прикрыла глаза. По впалой щеке скатилась одинокая слезинка. Тонкие пальцы смяли одеяло и застыли.

— Пожалуйста... — голос мужчины от испытываемого волнения прервался, — не плачь. Я должен все рассказать, чтобы у тебя на мой счёт не осталось иллюзий. 

Мадлен открыла глаза, полные невыплаканных слез, и молча уставилась на Эдварда. 

Их взгляды встретились, и она увидела, как серьезное лицо напротив приняло очень решительное выражение. Фурия тяжело вздохнула: выслушивать откровения любимого мужчины было очень нелегко. 

— Поначалу я не предполагал, что ты решишь не выходить замуж и основать приют для детей, — ты всегда была так красива и обворожительна, поклонники толпами ходили за тобой...  когда узнал... уже спустя несколько лет... тогда в первый раз я понял, что сделал тебя несчастной... и понял, что я лишился настоящего бриллианта.

Эдвард заметил, как дрогнуло пожелтевшее от болезни лицо Фурии, как строго поджались бледные губы, и неожиданно почувствовал страх. Он отчётливо понял, что Мадлен может не простить его. Скорее всего, она не простит. Какая нормальная женщина простит?.. Что ждёт его тогда?

Но он решил быть честным до конца.

— Я тоже не ждала тебя, — тихо пробормотала Фурия. — Я считала, что ты умер, — последнее слово Мадлен прошептала совсем бесцветным голосом.

Данери нахмурился, ему стало вдруг тошно от самого себя, от того, сколько горя он причинил этой необыкновенной женщине, но исправить что-либо он был не в силах.

— Иногда до меня доходила о тебе информация, я знал, что у тебя все хорошо, и старался не думать о тебе, — глухим голосом продолжил он, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к Мадлен и не сжать в объятиях. — Специально выкидывал из памяти все мысли о прошлом, связанным с тобой. Когда узнал о гибели ребят из полиции, с которыми тесно работал, стало тяжело... После этого стал более пристально следить за тобой, и влюбился  во второй раз.  Уже в другую Мадлен, в ту, какой ты стала. Повзрослевшую, очень серьёзную, ответственную, добрую. Когда узнал о готовящемся нападении «невидимок» на приют, понял, что должен вмешаться, даже если потом меня раскроют. Я не мог тогда помочь лично, но отправил Диннара. После этого выкинуть о тебе мысли уже не получалось. Хотя я все ещё пытался.

Эдвард замолчал. Некоторое время в палате стояла тишина. Они просто смотрели друг на друга, и в фиалковых глазах Мадлен он не видел того, чего желал. Прощения, понимания. Их не было. Лицо молодой Фурии стало строгим и хмурым.

— Когда помог вытащить вас из поместья Варниуса, когда впервые за много лет так близко увидел тебя, прикоснулся к тебе... понял, что кроме тебя мне никто не нужен. Это стало для меня откровением. Я не знал, что ты так глубоко проникла в сердце... Я знаю, все то, что я рассказал тебе, это не то, что хотела бы услышать женщина от влюблённого в неё мужчины... Но за мою долгую жизнь у меня было столько личин... мне необходимо, чтобы ты знала, какой я на самом деле, знала, что я не идеальный, не романтик. Сможешь ли ты прожить со мной всю жизнь, зная, что я такой?

— Что ты имеешь в виду? — устало и строго спросила Мадлен. 

— Я предлагаю тебе руку и сердце, любовь моя, — твёрдо ответил Эдвард. — Твое согласие сделает меня самым счастливым мужчиной на свете.

Взгляд Мадлен снова стал странным. Данери казалось, что она внутренне борется сама с собой. 

— Если тебе нужно время подумать...

— Нет! — резко ответила Фурия, а Эдвард почувствовал подступающее отчаяние. 

— Нет? Ты отказываешь мне?

— Нет, мне не нужно время, — ответила Мадлен, очень внимательно и серьезно смотря в его глаза. — Мы слишком много потеряли времени.

Она не выглядела счастливой или радостной. Скорее, наоборот. Данери понял, что не хочет знать ответ, что боится его услышать. Странно, но ему, разведчику со стажем, вдруг стало страшно. 

— Знаешь, о чем я подумала, когда Жнец душ ранил меня, и я решила, что умираю? — тихо прошептала Мадлен.

Данери только покачал головой, чувствуя, что ответить нет сил. 

— Я подумала: как жаль, что я умираю не в твоих объятиях, Эдвард. Я подумала: как жаль, что ты больше никогда не поцелуешь меня, а я не смогу ответить тебе что-нибудь обидное и колкое.

— Мадлен...— потрясённо прошептал Данери. — Это значит...

— Да, Эдвард. Я согласна стать твоей женой, — Фурия впервые нерешительно улыбнулась. — Потому что хочу засыпать в твоих объятиях, чувствовать твои поцелуи на своих губах  и ... говорить тебе разные гадости, — она тихо рассмеялась, а черты лица, наконец, смягчились. — Но только при одном условии. 

— Я выполню любое твоё условие, — Данери поднялся и на непослушных ногах подошёл к кровати раненой. — Хоть сто условий...

— Я хочу магическое шоу, цирк и огромный торт, высотой три метра, — с очень серьёзным лицом ответила Фурия.

— Что? — опешил жених и с недоверием уставился на возлюбленную. — Шоу, цирк и торт? Ты снова начинаешь капризничать? — Эдвард шутливо нахмурил брови, быстро сориентировавшись. 

Мадлен не сдержалась и слабо улыбнулась. 

— А ещё я хочу, чтобы ты лёг рядом и обнял меня, — взгляд уже совсем потеплел. — Я очень нуждаюсь в этом.

— Надеюсь, на этом капризы твои закончатся? — притворно заворчал Данери, осторожно устраиваясь рядом с невестой, чувствуя, как счастье переполняет его. 

Фурия положила головку ему на плечо и прислушалась к неровному биению сердца своего взволнованного жениха.

— И ещё...

— Ещё?!

— Я хочу, чтобы у нас было много детей.

— Насколько много, любимая? — счастливо рассмеялся Данери.

— Как можно больше, — твёрдо ответила молодая женщина тоном, не терпящим возражений, аккуратно, но уверенно переплетая свои пальчики с сильными пальцами Данери.

— Это все? — улыбался Эдвард, нежно гладя по волосам невесту.

— Пока да.

— Что значит «пока»?

— То, что я — женщина и могу ещё чего-нибудь захотеть, — счастливо вздохнула Мадлен, подумав, что ей надоело страдать, надоело корчить из себя обиженную, она просто хочет стать счастливой.