Он не успел договорить, как степняки завизжали такпронзительно, что в ушах зазвенело, а Залешанин ощутил себя как муха в паутине.Он закричал сам, стряхивая наваждение. Крик был таков, что едва не лопнули жилыв горле, кони перед ним вздыбились в страхе, всадники бестолково махалисаблями, пытались удержать коней, а За­лешанин с лютой радостью крушил палицейвсе, что вертелось и ерзало на конских спинах.

Справа от себя слышал звон булата, крики, дикое ржание.Голоса Рагдая не слышал, но люди кричали, хрипели под копытами, так что Рагдайдерется молча, гордый, ну а как дерется, слышно по другим, что не такие гордые,не такие благородные.

Когда степняки бросились на них в третий раз, Залешанинвпервые разглядел, что за их спинами не толпы ждущих, когда освободится место,а оседланные кони. Некоторые уже с кровью на спинах. Оглянулся на Рагдая:

– Еще малость, и мы их затопчем!

Рагдай дышал тяжело, шлем потускнел, покрывшись вмятинами,по лбу стекала струйка крови. На подбородке пламенел глубокий порез, кровькапала густыми крупными каплями. Доспехи на груди тоже погнуты, на обоих плечахбулатные пластины слетели. На локте левой руки висит огрызок щита, меньшеполовины. Меч стал похожим на пилу.

– Да? – прохрипел он. – А в наших дружинахзнаешь кого посылают вперед?

Залешанин невольно передернул плечами. Вперед всегдапосылают новеньких, чтобы учились драться. Заодно проверяют, стоя сзади, ктоотважен, кто трусоват, кто прет дуром, а кто норовит ударить хитростью…А сами вступают в бой потом, если молодняк не справляется.

– Ничего, – прохрипел он люто, – кто сказал, чтоне обломаем рога и этим?

– Я сказал, – ответил Рагдай. Он выплюнул сгустоккрови. – Вот что… Я сейчас прикрою этот проход, а ты давай скачиодин.

Залешанин ахнул:

– Ого, как тебя по башке шарахнули!

– Дурак, слушай, что тебе говорят.

– А ты?

– Я их задержу.

Залешанин хмыкнул:

– Будто тут нет другой дороги! Только и делов, что этоткамень объехать с другой стороны.

– Я их сумею задержать, – проговорил Рагдай, онсвирепел на глазах. Лицо его кривилось, он был бледен, словно превозмогалболь. – Скачи!

– Но как же ты… – начал было Залешанин.

Рагдай заорал, бешено раздувая ноздри:

– Скачи, смерд!.. Щит надо довезти!

Залешанин огрызнулся:

– Отобьемся, так вместе! А не отобьемся… Я непоскачу без тебя. К тому же они сразу погонятся за мной! На хрена ты имнужен? Им щит подавай.

– Дурак, – сказал Рагдай с отвращением. – Они натвой щит не взглянули! Значит, о нем не знают. Им велели нас перехватить, вот иперехватывают. Заплатили за то, чтобы привезли все, что найдут… А что натебе? Портки – желтые спереди, коричневые сзади!

Залешанин обеспокоенно оглядывался на степняков. Вряд лиразделятся, ибо с оставшимися такого богатыря не одолеть. Может быть, в самомделе за ним никто не погонится. Даже обрадуются, что Рагдай остался один…

– Дурак, – гаркнул Рагдай ненавидяще. – Ты всеголишь смерд, которому поручено отвлечение… Я догоню тебя!

– Но… как?

Рагдай поверг наземь двоих двумя ударами, перевел дух ирявкнул:

– Я что, должен тебе при всех объяснять воинскиехитрости и уловки?

Залешанин в замешательстве попятился. Конь под ним, похоже,тоже вошел в боевой азарт, оглядывался сожалеюще, вращал налитыми кровьюглазами и люто щелкал огромными желтыми зубами, ими только кости крушить, любойпес позавидует. Ноги по брюхо красные, шерсть слиплась на боках, даже грива вгрязных красных сосульках.

Отъехав чуть, Залешанин придержал коня, оглянулся в надежде,что за ним погонятся, а он покажет этим старшим богатырям, что и молодостьчего-то стоит, но все обрадованно лезли на одинокого Рагдая. Среди серыхнеопрятных степняков, пусть даже в доспехах из конских ­копыт, золотая фигуравитязя выделялась, как солнце выделяется рядом с луной и звездами. За его мечомне уследить, в воздух взлетают отрубленные руки, головы, обломки сабель,разбитые щиты, и все время стоит дикий вой, полный уже не ярости, а страха иужаса, вой обреченных, которых, как овец, бросают на хищного волка…

Залешанин стиснул зубы, конь под ним перешел на галоп. Ну,лесной волхв, ты не умрешь своей смертью, если этот доблестный витязь не будетеще нестись с ним бок о бок на белом как снег коне навстречу кровавому закату.Он запомнил, как копыта гулко гремели по незримой во тьме земле, страшно итоскливо кричала над головами неведомая птица… а впереди… впереди под заходящимсолнцем заблистают стены далекого Киева!

Но до Киева еще сотня верст…

Рагдай рубился страшно, но на сердце был смертельный холод.Обречен, не вырваться, но от этой обреченности удары стали только точнее, асилы расходовал так расчетливо, словно каждым движением руководил совет изстарых, опытных в рубке воевод. Кровь текла из мелких порезов, но серьезных ранпока нет, сражаться может долго. А за это время этот телепень, нескладныйи неуклюжий, успеет добраться до реки… А в конце концов, если сильноповезет, то доберется и до своей… как ее… забыл имя… Березки…

В груди кольнуло острее, чем если бы воткнули нож.Только до его невесты уже не добраться.

Он перевел дыхание, отогнал расслабляющие тело и волю мысли.Пальцы стиснули выскальзывающий из мокрых от крови пальцев меч. Здесь стою,здесь останусь.

Он видел, как солнце переместилось ему за спину, потом налица нападавших пали багровые блики. День закончился, за спиной горел кровавыйзакат. Старший из степняков орал, гнал вперед оставшихся воинов, те обреченнобросались на страшного витязя, падали под его ударами. Он выглядел оранжевымвеликаном на фоне горящего неба. Только лицо черное, глаза сверкают как звезды,а меч блещет подобно пурпурной молнии.

На потемневшем небе проступили первые звезды, когда главныйвсадник, ругаясь черными словами, сорвал с шеи амулет:

– Он неуязвим!..

Из амулета донесся далекий голос:

– Он уже изранен… Еще чуть…

– У меня не осталось воинов!.. Я прошу вашего де­мона!

– Еще чуть, – настаивал голос. – Демона можновызвать только один раз… Береги амулет для самого последнего случая…

Всадник сказал с яростным отчаянием:

– Это и есть последний. Мои люди уже страшатся его больше,чем смерти!.. Иначе мы возвращаемся!!!

В глубине амулета раздался далекий протяжный вздох.Всадник потряс, сжал, но камень был холодным как лед, хотя ладонь разогрелась,как над костром.