– Он еще здесь, – сказал Кантебиле. – Вы, мужики, подождите. Я мигом.

Текстер сел на низенький, напоминающий козетку, диванчик. Мужчина в серой куртке уборщика возил по коврам рычащий пылесос. Текстер снял пижонскую шляпу, пригладил придворную челку на неровном лбу, вставил в прямой рот гнутую трубку и бросил: «Садись!» Я отдал ему пакет с осетриной и джемом, остановил Кантебиле у самых дверей кабинета Стронсона и выхватил у него из-под мышки газету. Он схватился за нее, потянул к себе. Я не отпускал. Пальто у Кантебиле распахнулось, и я увидел у него за поясом револьвер, но меня уже ничто не могло остановить.

– Чего ты хочешь? – буркнул он.

– Хочу посмотреть колонку Шнейдермана.

Чертыхнувшись, он сунул мне газету и скрылся за дверями кабинета. Я быстро перелистал еще пахнущие типографской краской полосы и в финансовой секции нашел статью, где описывались затруднения мистера Стронсона и Инвестиционная компания Западного полушария. Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам вчинила ему иск. Стронсона обвиняли в нарушении правил оборота ценных бумаг. В исковом заявлении утверждалось, что Гвидо Стронсон не тот, за кого себя выдает, и он не закончил Гарвард. Его исключили из средней школы в Нью-Джерси за прогулы и неуспеваемость, после чего Стронсон работал на автозаправочной станции, а затем был мелким служащим в налоговом агентстве в Плейнфилде. Мистер Стронсон бросил жену с четырьмя детьми, и те теперь живут на пособие. В Чикаго Гвидо Стронсон приехал с рекомендательными письмами от влиятельных людей и дипломом Гарвардской высшей административной школы, открыл роскошный офис на улице Ласалль и распустил слух, что успешно занимался в Хартфорде страховым делом. У его инвестиционной компании скоро появилась обширная клиентура. Деньги вкладывались в самые различные предприятия – в приготовление свиного рубца, в производство какао, в добычу золотой руды. Стронсон приобрел особняк на Северном берегу и собирался заняться устройством лисьих гонов. Основанием для расследования послужили многочисленные жалобы клиентов. Статья заканчивалась так: на улице Ласалль поговаривают, что у Стронсона были клиенты среди крупных мафиози и он, вероятно, задолжал им миллионы.

Ближе к ночи весть разнесется по всему Чикаго, и утром эту приемную будет осаждать толпа обманутых вкладчиков. Стронсону понадобится защита полиции. Но кто послезавтра защитит его от мафии? Я вглядывался в лицо Стронсона. Газетные фотографии сильно искажают внешность, знаю это по собственному опыту, но это лицо, если снимок хоть в малой степени верно передает черты, не внушало ни доверия, ни симпатии. Иные лица только выигрывают от искажения.

Ума не приложу, зачем Кантебиле притащил меня сюда. Да, он обещал быстрый и большой доход, но я же кое-что знаю о современной жизни, так как немного почитал толстенную тайную книгу городской Америки. Я слишком разборчив и пуглив, чтобы прочитать ее целиком. Я одолел несколько страниц, чтобы проверить свою невосприимчивость к неприятностям. Современное сознание научилось не обращать внимания на факты, вызывающие неудовольствие. Тем не менее я знаю, как орудуют мошенники вроде Стронсона. Под угрозой срока припрячут добрую половину долларов, полученных обманным путем, отсидят лет восемь – десять, а выйдя на свободу, будут преспокойно наслаждаться жизнью где-нибудь в Вест-Индии или на Азорских островах. Не исключено, что Кантебиле пытается наложить лапу на Стронсоновы денежки, хранящиеся, может быть, в Коста-Рике.

А может быть, с провалом Стронсона он теряет тысяч двадцать (вероятно, из фамильных запасов клана Кантебиле) и сейчас приехал к дружку для серьезного разговора. Ему, верно, хочется, чтобы при этой сцене присутствовал я. Кантебиле нравится, когда я под рукой. Рядом со мной он растет в глазах других людей, да и в собственных тоже. Благодаря мне он попал в газету. Он, конечно, подумывает, какую штуку еще выкинуть – более эксцентричную, более дерзкую. Почему я вечно попадаю в какие-то истории? Шатмар завлек меня в свои игры. Джордж Суибл устроил вечер за покерным столом. А сегодня днем даже судья Урбанович ломал передо мной комедию. Должно быть, мое имя связывали в Чикаго с искусством, с мышлением, с духовными ценностями. И правда, разве не я автор фильма «Фон Тренк», разве французское правительство не удостоило меня высокой награды, разве не я лауреат премии клуба «Зигзаг»? Я постоянно ношу в бумажнике шелковую ленточку ордена Почетного легиона. В случае необходимости я могу нацепить ее на лацкан. Ах, бедные мы, бедные. Такие неуравновешенные, невежественные, незадачливые. Мы даже выспаться как следует не можем. Не умеем общаться по ночам с милосердными ангелами, которые для того и существуют, чтобы своей любовью и мудростью давать нам силы жить. Ах, бедные мы, бедные! Как плохи у нас дела! Как жажду я перерыва, передышки, перемен! Чего угодно.

Кантебиле уединился для разговора с мистером Стронсоном, а тот, чью грубую физиономию и прическу на манер придворных пажей воспроизвела газетная фотография, был вне себя от возмущения и отчаяния. Очевидно, Кантебиле предлагал ему очередную сделку – сделка на сделке и сделкой погоняет – и советовал, как договориться с клиентами из мафии.

Текстер приподнял ноги, чтобы уборщик прошелся пылесосом под диванчиком.

– Нам лучше уйти, – сказал я Текстеру.

– Уже?

– Надо убираться отсюда.

– Брось, Чарли. Я хочу посмотреть, что происходит и чем все кончится. Такое не часто увидишь. Твой Кантебиле – потрясающая личность.

– Не надо было садиться в его «буревестник». Но тебе, видно, не терпелось познакомиться с чикагским гангстеризмом. Собираешь материальчик для «Ридерс дайджест» или какого-нибудь другого дешевого журнальчика? Нам же с тобой надо поговорить.

– Чарли, дружище, дела подождут. Знаешь, я восхищаюсь тобой. Жалуешься, что оторван ото всего. А я приезжаю и вижу: ты в самой гуще жизни. – Текстер нахально льстил мне, зная, как я люблю, чтобы меня считали знатоком Чикаго. – Кантебиле тоже гоняет мяч в вашем клубе?

– Едва ли он член клуба. Лангобарди не любит мелких хулиганов.

– Кантебиле – мелкий хулиган?

– Я плохо его знаю. Но держит он себя как главарь мафии, шут гороховый. Жена у него диссертацию пишет.

– Эта рыжеволосая цыпочка в мини и туфлях на дюймовой платформе?!

– Нет, это не жена.

– Здорово он дал условный стук, правда? А на секретаршу ты обратил внимание? Нет, ты только посмотри на эти стеклянные коробки. Откуда он собрал столько образцов доколумбова искусства? И японские веера – восторг. Дружище, я тебе вот что скажу. Никто по-настоящему не знает цену нашей стране. Америка – это чудо! Присяжные социологи отделываются прескучными фразами. Ты – другое дело. Можешь сказать новое слово. Чарли, ты должен описать свою жизнь – день за днем, неделя за неделей вперемешку со своими идеями. Ты заново откроешь Америку!

– Помнишь, я рассказывал тебе, как