теннис или гольф, я ведь тоже умею. Я тут почитал кое-какую литературу, чтобы настроиться на верную волну. Знаешь, все-таки замечательная у Маркса работа о Луи Бонапарте. Заглянул также в Светония, Сент-Бева, Пруста… Кстати, на Тайване скоро соберется международный конгресс поэтов. Не исключено, что поеду туда спецкором. Надеюсь, мне удастся взять интервью у Чан Кайши, пока он не отдал концы.

– Боюсь, ему нечего будет сказать.

– Ничего, что-нибудь придумаю.

Кто-кто, а Текстер придумает.

– Нам пора убираться отсюда, – заметил я.

– Послушай, ты хоть раз можешь поступить так, как мне хочется? Не возражать, не лезть в бутылку? Тут что-то интересное заваривается. А поговорить мы и здесь можем. Лучше расскажи, как у тебя с личной жизнью.

Всякий раз, когда мы встречались, у нас с Текстером происходил душевный разговор. Я излагал все откровенно, без утайки. Несмотря на его странности, да и мои тоже, нас что-то связывало. Мне было легко с Текстером. Временами мне казалось, что разговор с ним похож на сеанс психоанализа. С годами в этом смысле ничего не изменилось. Текстер выуживал из меня то, что я действительно думаю. Более серьезные и ученые друзья вроде Ричарда Дурнвальда не желали меня слушать, когда я начинал разговор об учении Рудольфа Штейнера. «Вздор, чистейший вздор! – восклицал Дурнвальд. – Я прочитал несколько страниц». Он отказывался говорить о Штейнере, чтобы не потерять ко мне уважения. Наука не признает антропософию.

Помолчав, Текстер спросил:

– Что такое сознательная душа? И как ты объяснишь гипотезу, что наш скелет – продукт кристаллизации космического вещества?

– Хорошо, что ты задал этот вопрос. Дело в том, что… – начал я и увидел выходящего из кабинета Кантебиле. Он не шел, а шествовал, и у него под ногами был не устланный ковром пол, а нечто более солидное и прочное.

– Дайте-ка я попользуюсь. – Он взял у Текстера его черную пижонскую шляпу с загнутыми полями. – Вставай, Чарли, пойдем повидаемся с этим типом, – добавил Кантебиле деловым тоном, встряхнув меня за плечи. Текстер тоже приподнялся было с диванчика, но Кантебиле толкнул его на сиденье. – Не все сразу.

Кантебиле подвел меня к двери в кабинет Стронсона.

– Говорить буду я, понял? Тут особый случай.

– Еще одна комедия? Понимаю. Только игра будет без денег, предупреждаю.

– Кто тебе даст три за два? Разве тот, кто попал в переплет. Статеечку в газете видел?

– Видел. А если бы не видел – что тогда?

– Не бойся, тебя никто не тронет. Ты выдержал экзамен. Мы теперь друзья. Сейчас поговорим с этим типом, и делу конец. Тебе, писаке, это полезно. Ты же обязан изучать американское общество, причем сверху донизу, от Белого дома до трущоб. От тебя сейчас одно требуется – помолчать. Говорить буду я.

Кантебиле запахнул мое пальто и нахлобучил мне на голову Текстерову шляпу. Я не успел и глазом моргнуть, как дверь в кабинет отворилась.

Делец стоял перед огромным столом, какие любил Муссолини. По фотографии в газете я ожидал увидеть более крупного человека. Весьма полный мужчина со светло-каштановыми волосами, закрывающими короткую толстую шею, и помятым лицом. Сложением он напоминал Билли Строула. Впечатление производил малоприятное. Одни щеки, похожие на ягодицы, чего стоили. На нем была водолазка, на груди висели цепочки с талисманами. Хохолок на лбу придавал ему вид ряженого.

– Погляди хорошенько на моего приятеля, Стронсон, – сказал Кантебиле. – Это я о нем тебе давеча говорил. Погляди и запомни. Ты еще не раз его увидишь. Он будет преследовать тебя в ресторане, в гараже, в кино, в лифте. Он тебя из-под земли достанет. А ты иди, подожди меня снаружи. – Он подтолкнул меня к двери.

Я похолодел от ужаса. Кантебиле выдавал меня за убийцу. Это было нестерпимо. Я хотел возмутиться, снять дурацкую черную шляпу, сказать, что Кантебиле берет на испуг, и в этот момент из ящика на столе раздался голос секретарши Стронсона. Голос шел через усилитель, заполняя комнату.

– Пора? – спросила она.

– Пора! – ответил Стронсон.

Дверь распахнулась. На пороге появился уборщик. Держа в руке пистолет, он подталкивал вперед Текстера; в другой держал раскрытое удостоверение.

– Я из полиции! Из отдела убийств. К стене!

Мы, все трое, выстроились в ряд лицом к стене.

– Погодите, при чем тут отдел убийств? – пытался протестовать Кантебиле. – Дайте хоть на корочку взглянуть.

– Думал, я позволю, чтобы мне угрожали? Думал, я промолчу? – восклицал Стронсон. – Забыл, как ты обещал меня убрать? Вот я и пошел к окружному прокурору и под присягой попросил выдать ордер на арест. Вернее, два ордера – один на тебя, другой на твоего киллера.

– Так ты у нас представляешь еще и фирму «Заказное убийство инкорпорейтед»? – спросил меня Текстер. Он редко смеялся вслух – только испытывая большое удовольствие. Его жизнерадостный смех свидетельствовал о том, что мы оказались в дурацком положении и он получал удовольствие огромнейшее.

– И кто же этот киллер, я? – осведомился я улыбаясь.

Никто не отозвался.

– Зачем кому-то угрожать тебе, Стронсон? – выкрикнул Кантебиле. Глаза его налились кровью, а лицо побледнело. – Ты и без того человек конченый, понял? Из-за тебя Большая тройка потеряла больше миллиона. Такое не прощают! Считай, что тебя уже нет. У тебя не больше шансов остаться в живых, чем у поганой крысы в сортире. Начальник, этот человек не тот, за кого себя выдает. Загляните в завтрашнюю газету. Инвестиционной компании Западного полушария больше не существует. Она разорилась вчистую. Стронсон просто хочет потащить за собой других людей. Чарли, поди принеси газету, покажи ее начальнику.

– Чарли никуда не пойдет. Лицом к стене, я сказал! А тебя зовут Кантебиле, и у тебя при себе револьвер. А ну растопырься, малый… Вот так, хорошо… – Ременная упряжка у полицейского заскрипела. Он вытащил из-за пояса у Кантебиле револьвер. – Так оно и есть. Причем не обычный ствол тридцать восьмого калибра, а «магнум». Таким слона запросто уложишь.

– А я вам что говорил? – вставил Стронсон. – Он мне в нос тыкал этот револьвер.

– Видать, это в крови у Кантебилей – поиграть с оружием. Разве не твой дядя Мучи пристрелил двух ребятишек? Глупый народ, без понятия. Посмотрим, нет ли на тебе «травки». Ну ничего, мы тебя приведем в чувство, приятель. Ишь чего удумали – ребятишек убивать, бандюги!

Полицейский начал обыскивать Текстера. Мой друг щерился вовсю, на переносице собрались морщины. Он был счастлив, что попал в чикагское приключение. Я же, напротив, кипел от ярости. Будь он проклят, этот Кантебиле! Затем я почувствовал, что чужие руки ощупывают меня по бокам, под мышками, между ногами.

– Вы, двое, можете повернуться, – сказал полицейский. – Ишь вырядились! Откуда такие штиблеты? Из Италии?

– Из