и мы должны праздновать.

Они уже собираются сесть за стол, когда трижды резко стучат в дверь, и звук эхом разносится по всему дому.

– Я открою. А вы садитесь. – Ицхак окидывает взглядом еду на столе и нетерпеливо вздыхает.

– Добро пожаловать, Зигги.

Сестры слышат приветствие Ицхака из прихожей. Магда улыбается и подносит палец к губам.

– Веди себя хорошо, – предупреждает она Ливи.

– Входи, входи. – Ицхак проводит Зигги в комнату.

Ливи замечает, что Зигги нарядно одет. Может быть, его новая подружка выбрала для него эту одежду, думает она.

Зигги кивает Ливи и вручает Магде коробку с шоколадными медалями, завернутыми в золотую фольгу.

– А это тебе, Ливи. – Он протягивает ей свиток пергамента.

Ливи разворачивает лист бумаги и читает.

Благословен Ты, наш Господь, правитель вселенной, сотворивший чудеса для наших отцов и матерей в их день и в этот год.

Ливи ощущает ком в горле, и в комнате вдруг становится слишком жарко. Она бормочет Зигги спасибо, не глядя ему в глаза, и выходит из комнаты.

– Но мы собирались за стол, – бросает Ицхак ей вслед.

– Просто дай ей минутку, – говорит Магда. – Почему бы тебе не предложить Зигги выпить?

Магда находит Ливи в спальне, она сидит на краю кровати, уставившись на свиток.

– Ты в порядке?

– Все хорошо. – Ливи поднимает свиток. – Просто эта молитва… Никогда до этого ни один парень не писал мне письма или даже записки. И вот теперь это прекрасное благословение на Хануку. – Глаза Ливи наполняются слезами. – Я смущена, Магда, и не хотела плакать у него на глазах.

– Ах, Ливи! – Магда садится рядом с сестрой и обнимает ее. – Есть вещи и похуже…

– Магда, не говори так! – хихикает Ливи. – Я знаю, что есть вещи похуже, чем плакать на глазах у парня. Просто я не хочу, чтобы ты ко всему приплетала Биркенау.

– Посмотри на нас! – фыркает Магда. – Смеемся над концентрационным лагерем. Пошли, Ицхак умирает с голоду – ты не заметила?

Ливи и Магда спешат в гостиную.

В конце вечера, прощаясь на пороге маленького домика в Реховоте, Зигги приглашает Ливи прогуляться с ним на следующее утро.

– Чтобы поговорить? – спрашивает Ливи.

– Да, поговорить, – отвечает он.

День прохладный, но по крайней мере без дождя. Ливи снимает с вешалки пальто и выходит на улицу.

Некоторое время они идут молча, жестами благословляя соседей. Зигги приводит Ливи в парк, и они снова садятся на скамью у детской площадки.

Она признается себе, что счастлива вновь увидеть Зигги, а подаренная им молитва – многообещающий знак.

– Зигги, пожалуйста, скажи, что с тобой происходит. Я хочу услышать это, что бы ты ни собирался сказать.

Она едва не говорит, что бывали вещи и похуже, но сдерживается.

– Что-то действительно происходит, Ливи, ты права. – Зигги делает глубокий вдох. – Я хочу жениться на тебе. Хочу, чтобы ты стала моей женой.

Ливи теряет дар речи. Женитьба. Она этого не предполагала.

– Жениться на мне? Как мы можем пожениться, если ты никогда не говоришь мне, о чем думаешь? – Ливи понимает, что чересчур резка, но стоит Зигги опустить голову и уставиться на свои руки, как ее сердце тает. Этот жест совершенно покоряет ее, и она хочет сказать «да». – Зигги, прости меня! Это вышло нечаянно.

– Не извиняйся, Ливи! – Зигги вскидывает руку. – Прошу тебя, никогда не извиняйся передо мной. Ты… ты ангел. Я недостоин сидеть на одной скамейке с тобой. – Зигги берет ее за руку.

– Пожалуйста, если ты еще раз это скажешь, нам придется расстаться прямо сейчас. – Ливи пристально смотрит на Зигги. – Я знаю, ты чувствуешь себя виноватым. Я это даже понимаю, но, когда ты отдаляешься, у меня такое ощущение, словно меня наказывают.

Зигги делает глубокий вдох:

– Ливи, я не знаю, могут ли два человека, выживших в лагерях, быть вместе счастливы. – Он смотрит на небо. – Вся наша боль – подчас это уже чересчур. Но я услышал тебя, и если ты готова поверить в меня, то я постараюсь. Я тебе обещаю.

Глаза Зигги умоляют ее сказать «да», и Ливи понимает, что он борется с собой, но она все же сдерживается.

Достаточно ли будет старания?

Зигги задирает рукав пиджака, чтобы показать чистую кожу.

– Как видишь, Ливи, у меня нет номера на руке. – Зигги опускает голову.

– Как ты знаешь, Зигги, мне наплевать. Мне наплевать, если ты врал, обманывал и воровал, чтобы уцелеть. Никто не вправе судить нас за то, что нам пришлось пережить. Просто я хочу, чтобы мы были близки и могли делиться своими историями, когда захотим. И я не святая и не ангел. Все мы выживали, делая то, к чему нас вынуждали обстоятельства.

В этот момент Ливи понимает, что должна сказать ему то, что собиралась, и либо он согласится с ней, либо она его больше не увидит.

– Зигги Равек, я выйду за тебя при одном условии: мы будем говорить о том, что с нами произошло, когда захотим, будем рассказывать об этом детям и внукам и никогда не перестанем об этом говорить. Нам нельзя скрывать все это и делать вид, будто все в прошлом, и пытаться забыть… – Она замолкает. – Скажи, ты забыл хоть что-то из лагерной жизни?

Зигги качает головой:

– Я помню каждое мгновение каждого дня.

– Это уйма воспоминаний, да? Если только мы не хотим прожить жизнь, пытаясь отгородиться от чего-то, едва не погубившего нас, лучше нам свыкнуться с мыслью, что лагерь в той же степени часть нашей жизни, как и каждый из нас.

– Ты сказала, что выйдешь за меня.

Улыбаясь, Зигги достает из кармана маленькую коробочку. Открыв ее, он берет кольцо, которое надевает на палец Ливи.

Она поднимает руку и любуется крошечным зеленым камнем.

– Он такого же цвета, как весенний лес во Вранове! – восклицает она.

Глава 31

Реховот

1952 год