В общем, дурак я, влюбившийся на старости лет.  От сантиментов и соплей спасало только то, что надо было готовить пути к отступлению и всегда быть начеку. К счастью, не перевелись еще продажные менты, моим людям удалось найти слабое звено. Через адвоката мы поддерживали связь и в общем-то дело спорилось, скоро я должен был оказаться на свободе.

В один из дней меня вызвали в переговорную на свидание, чему я крайне удивился, а потом и вовсе охренел, увидев по ту сторону стекла Ларку.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, как только поднимаю трубку.

– Попрощаться пришла, – коротко поясняет она и следующие несколько долгих минут смотрит на меня взглядом, полным горечи.

– Отошла? – резюмирую, все поняв. Лариса усмехается и тяжело вздохнув, кивает:

– Двадцать лет все-таки, Долгов. Не чужой ты мне.

Я хмыкаю и отвожу взгляд, потому что, как бы там ни было, она мне тоже не чужая, поэтому, сглотнув тяжелый ком, выдавливаю:

– Адвокат тебе позже передаст документ. Там та сумма, что была заявлена изначально.

Ларкина очередь хмыкать. Между нами снова повисает пропитанная горечью тишина.

– Стоила она того? – спрашивает бывшая жена напоследок, вызывая у меня невольную усмешку.

– А я стоил? За тобой ведь Витька готов был и в огонь, и в воду. А тебе меня – скотину подавай.

– Причем здесь это?

– А все то же самое, Лар. Ты меня, я – ее. И какая бы ни была, что бы ни сделала, все равно… Тебе ли не знать?

– Неужели поймешь и простишь? – вскидывает недоверчиво бровь, ибо, как никто знает, чего мне это будет стоить.

– А ты бы не простила?

– У меня другой характер.

– Ну, как видишь, эта сука ломает любой характер, – развожу руками с горьким смешком.

– Вижу, – резюмирует Лара, красноречиво оглядывая зассанную комнатку для свиданий и будто все еще не веря, качает головой. – Кто бы мог подумать, Долгов, ты и в прогибе!

– Ну, ты же всегда повторяла, что все в жизни возвращается. Вот и вернулось, Лар. Все вернулось. Считай, жизнь со мной за тебя рассчиталась. Порадуйся уже что ли, а то надоел твой кислый вид, – прошу шутливо. Ларка смеется сквозь слезы, и как-то на душе становится легче.

– Спасибо. И прости за все! – благодарно улыбнувшись напоследок, покидаю комнату для свиданий, не видя смысла продлевать агонию.

И все бы ничего, если бы в коридоре, пока иду до конвоиров, мне не всадили нож прямо в почку, озлобленно шепча:

– Знай свое место, гнида!

«Со стыдом, с позором вернули домой яркую птицу, так и не пришлось ей взмыть в небо, крылья подрезаны и песнь замерла в горле.»

             К. Макколоу «Поющие в терновнике»

Говорят, если все закончилось плохо, значит, это еще не конец.

Не знаю, к чему эта банальщина всплывает в моей голове.  Наверное, подсознание пытается хоть как-то унять нарастающую истерику. Однако тщетно.

Смотрю на себя в зеркало, на этот цветущий желтизной, почти сошедший синяк на скуле и начинаю дрожать от подступающих рыданий. Грудную клетку, будто тупым ножом изнутри вскрывает от отчаяния.

Господи, лучше бы меня убили! Забили бы до смерти, и я бы не знала этой безысходности, не знала, каково это – предавать любимого человека, глядя ему в глаза.

Вся боль и ужас, через которые я прошла за эти две недели – ничто в сравнение с тем, что обрушилось на меня, стоило лишь на секунду встретиться взглядом с Долговым. Я не знала, что бывает такая боль, такое удушающее бессилие.

Содрогнувшись, прячу лицо в ладони, не в силах смотреть на себя и плачу навзрыд. Вою раненой собакой в голос, уже не стесняясь и никого не боясь. Пусть слышат, видят, радуются, мне все равно. Перед глазами он: бледный, осунувшийся, напряженный, в наручниках и клетке, как загнанный в угол зверь. Один среди стаи ликующих шакалов, готовых разодрать его на части. И я, сделавшая все, чтобы им это удалось.

Прокручиваю раз за разом все произошедшее в суде и захлебываюсь отчаянием. С каждой секундой оно нарастает все больше и больше. Раскачиваюсь взад-вперед и не в силах держать в себе эту боль, ударяю кулаком по туалетному столику. Снова и снова. Повторяя, как молитву: «Серёжа, Серёженька мой…».

«Он сильный, справится!» – звучат в голове мамины слова, и я знаю, что справится, что ему все по плечу. Однако мне от этого ничуть не легче. Ведь даже сильные мужчины нуждаются в поддержке и надежном тыле, и то, что у меня не было иного выхода, ничуть не оправдывает в собственных глазах, как и то, что Долгов бросил меня. Бросил в самое пекло, беременную один на один с проблемами, но я все равно ненавижу себя за предательство.

Господи, как же ненавижу! Хотя что мне по сути оставалось? Принести себя и своего ребенка в жертву ради мужчины, который даже не захотел выслушать?

Да! – надсадно кричит мое одержимое Долговым сердце, заставляя содрогаться от рыданий. – Тысячу раз да!

Впрочем, я бы так и сделала. Что угодно вытерпела бы ради него: любое унижение, насилие, побои и даже, возможно, смерть отца, как бы кощунственно это ни звучало. На чаше моих внутренних весов Долгов перевешивал все.

Все, кроме нашего ребенка.

Я должна была как-то защитить своего малыша. Просто обязана была! У него ведь никакого, кроме меня нет. У нас обоих нет никого, кроме друг друга. Мне не на что и не на кого было надеяться. И как бы я сейчас не корила себя, не осуждала, все равно пожертвовала бы своим сердцем ради этого еще не родившегося крохи, ибо нет такой жертвы, которую мать не принесла бы ради своего ребенка. Во всяком случае, я оказалась именно такой матерью.

Но боже, как же мне плохо! И зачем я только поперлась на это проклятое день рождения? Надо было сразу уезжать, как только все было готово к побегу.

Дура! Дура! Дура!

А ведь я так надеялась, что у меня получится спастись и избежать всего этого кошмара.

Когда Илья отвез меня на вокзал, и мне удалось перекупить билет у женщины, безуспешно пытавшейся сдать его в кассу, я в это почти поверила, хоть и тряслась всю дорогу до соседнего города, как припадочная, поминутно высматривая в ночной темноте погоню.

Стоило редким огонькам, проезжающих машин, осветить трассу, как я обливалась холодным потом, вжималась в потертое сиденье и начинала задыхаться. Девушка, сидевшая рядом, напряженно косилась, но у меня не получалось держать себя в руках и делать вид, что все в порядке. Гонимая страхом, я вышла на пару остановок раньше, в каком -то совершенно неизвестном мне городке. Мне тогда показалось это хорошей идеей, чтобы запутать следы. Вот только было поздно. Поздно, как выяснилось, с самого начала.

Не успела я осмотреться на местном автовокзале, как ко мне подошел мужчина и прежде, чем я дала дёру, ткнул в живот пистолетом, заставляя застыть парализованной от ужаса.