– Я знаю. Говорю не так. Все время вперед.Слова слишком медленные. Нужно более совершенную коммуникативную систему. Чтобсразу мысль. Я думал про это. Посредством электромагнетики? Или биологическогоимпульса? Тогда все меня поймут. Если бы прямо мысли – из глаз в глаза, это былучше всего. Нет, глаза плохо. – Он загорячился. – Выколоть бы глаза! Толькосбивают! Но нельзя! Всё на зрении. А зрение – обман, ложная информация.Несущественное – да, но главное упускается. Убогий аппарат. – Лямпе ткнулпальцем себе в глаз. – Всего семь цветов спектра! А их тысяча, миллион,бессчетно!

Тут он замотал головой, сцепил перед собойруки.

– Нет-нет, не про то. Про пенетрацию. Япостараюсь. Медленно. Слово!

Физик испуганно посмотрел на владыку – неперестанет ли слушать, не отвернется ли. Но нет, Митрофаний слушалсосредоточенно, терпеливо.

– Там Окольний, так? – показал СергейНиколаевич вправо.

– Так, – кивнул владыка, хотя знать не знал, вкакой стороне отсюда находится скит.

– Легенда, так? Василиск. Огненный перст снебес, горящая сосна.

– Да, конечно, это легенда, – согласился епископ.– Религия содержит много волшебных преданий, они отражают человеческую тягу кчудесному. Нужно воспринимать эти истории иносказательно, не в буквальности.

– Именно что буквально! – закричал Лямпе. –Буквально! Так и было! Перст, сосна! Даже угли есть! Закаменели, но видно, чтоствол!

– Погодите, погодите, сын мой, – остановил егоМитрофаний. – Как вы могли видеть обгорелый ствол той сосны? Вы что… – Глазавладыки расширились. – …Вы что, были на Окольней острове?!

Сергей Николаевич как ни в чем не бывалокивнул.

– Но… но зачем?

– Нужна была добрая эманация. Злой, серогоколора, много. Не редкость. А беспримесный оранж, как ваш, почти никогда. Дажеточный оттенок не мог. А нужно – для науки. Думал-думал. Эврика! Схимники –праведные, так? Себялюбие, алчность, ненависть близки к нулю, так? Значит,сильная нравственная эманация! Логика! Проверить, замерить. Как? Очень просто.Сел ночью в лодку, поплыл.

– Вы плавали в скит, чтобы измеритьнравственную эманацию схимников? – недоверчиво переспросил владыка. – Этимивашими фиолетовыми окулярами?

Лямпе кивнул, очень довольный, что его поняли.

– Но ведь это строжайше воспрещено!

– Глупости. Суеверие.

Преосвященный хотел вознегодовать и дажебровями задвигал, но любопытство было сильнее праведного гнева. Не удержался,спросил тихонько:

– И что там, на острове?

– Холм, сосны, пещера. Царство смерти. Лысые.Неприятно. Но неважно, главное – шар.

– Что?

– Шар. Там так. Ход, по бокам камеры. Внутри,под верхушкой – круглая.

– Что “круглая”?

– Пещера. Туда и попал. Пробил свод. Потомдыра корнями, травой, землей, теперь не видно. А ствол еще видно. Восемьсотлет, а видно! Угли. Шар, как большая-большая тыква. Еще больше. Как… – Лямпеогляделся по сторонам. – Как кресло.

– В круглой пещере, которая под вершинойхолма, лежит шар? – уточнил Митрофаний. – Что за шар? Сергей Николаевичстрадальчески вздохнул:

– Ну я ведь уже. Сверху. Пробил свод. Ещетогда, когда Василиск. Метеорит. Упал, пробил, зажег сосну. Ночью далеко видно.Вот он и увидел.

– Кто, святой Василиск? – Архиерей потер лоб.– Постойте. Вы хотите сказать, что восемьсот лет назад он видел, как на землюупало некое небесное тело. Решил, что это указующий перст Божий, пошел по водеи ночью нашел остров по пылающей сосне?

– По воде ходить нельзя, – с неожиданнойсвязностью заметил физик. – Плотность не позволит. Не шел. На чем-то плыл. Неважно. Важно, что там. В пещере. Куда упал.

– А что там?

– Уран. Слышали? Знаете? Смолка.Месторождение.

Преосвященный подумал, кивнул.

– Да-да, я читал в “Физическом вестнике”. Уранэто такой природный элемент, обладающий необычными свойствами. Его и еще одинэлемент, радий, сейчас изучают лучшие умы Европы. А урановая смолка – это, еслия не ошибаюсь, минерал, в котором содержание урана очень высоко. Так, кажется?

– Духовная особа, а следите. Хорошо, –похвалил Сергей Николаевич. – Голубая аура. Умная голова.

– Бог с ней, с моей головой. Так что смолкаэта ваша?

Лямпе приосанился.

– Мое открытие. Ядро начинает делиться. Само.Нужен особенный механизм. И название придумал: “Ядерный Делитель”. Невероятнотрудные условия. Пока невозможно. В природе теоретически может. Но при редкомстечении. А тут как раз! Редчайшее! – Он бросился к столу, зашелестелстраничками пухлой тетрадки. – Вот, вот! Я ему, а он колоть! Вот! Метеорит,высочайшая температура – раз. Месторождение смолки – два! Подземные источники –три! И всё! Делитель! Природный! Заработал! Энергия ядра, по цепочке! Пошла –не остановишь! Восемьсот лет! Я Маше и Тото письмо! Нет, не верят! Думают, я сума! Потому что из сумасшедшего дома!

– Да постойте же! – взмолился Митрофаний, укоторого от напряжения на лбу выступили капли пота. – От падения метеорита вместорождение урана заработал какой-то природный механизм, начавший источатьэнергию. Я ничего в этом не смыслю, но предположим, всё так, как вы говорите.Однако в чем здесь опасность?

– Не знаю. Не медик. И в тетрадь не писал,потому что не знаю. Но уверен. Совершенно уверен. Я там несколько часов, арвота, потом лихорадка. Схимники все время. Вот и умирают. Полгода, год – исмерть. Преступление! Надо закрыть! А никто. Не слушают! Я к тому, с черепом.Он на меня рукой…

– С каким черепом? – опять перестал пониматьпреосвященный. – Про кого это вы?

– Ну, на лбу. Вот тут. Который без лица, сдырками. Там. – Физик снова махнул рукой в сторону Окольнего острова.

– Схимник? Старец Израиль? У которого накуколе вышит череп с костями?

– Да. Главный. Нет, машет! Я к Коровину, а ониглой! Я тетрадь, а он не читает! – Голос Сергея Николаевича задрожал от давнейобиды. – Думал-думал, придумал. Черный Монах. Испугаются. Проклятое место. Итогда спокойно исследовать. Без помех.

– Но как вы обнаружили эманацию? Помнится, ячитал, что излучение этого рода не воспринимается органами чувств.

Лямпе горделиво улыбнулся: