Серый меланжевый пиджак в мелкую клетку. Из-под него виднеется черная блуза с воланами. Волосы собраны в пучок и натянуты так туго, что ни одной пряди не оставлено шансов выбиться наружу. Глаза прищурены, сложно разобрать, какого они цвета. Очевидно, светлые, но заподозрить в них чистоту майского неба невозможно даже влюбленному поэту. Скорее, серые. Макияж идеален, здесь нет вопросов. Глаза подведены, губы четко очерчены, создан правильный ровный тон лица. От всего этого веет достатком, но не молодостью и не искренностью. Лев Иванович почему-то никак не мог отделаться от ощущения, что эта женщина готова идти к своей цели по головам.

У Станислава что, проснулось непреодолимое желание заставить его разгадывать ребусы? Причем здесь Кувалдина и Карпеньтева?

Или это что же? Одна и та же особа на двух фотографиях?

Он ошеломленно вгляделся в снимки, понимая, что и Станислав некоторое время назад также пытался поверить, казалось бы, в невозможный факт. Некоторое время сыщик переводил взгляд с одного снимка на другой, но сходство никак не желало находиться. Представьте себе двух дам примерно одной комплекции, без выдающихся особенностей внешности. Теперь убедите себя в том, что они являются одной и той же особой. Легко? Вот примерно то же самое и ощущал сейчас Лев Иванович Гуров.

Он сказал бы, что у этих женщин одинаковый типаж. Наверняка они среднего роста, астенической комплекции. У них довольно правильные черты лица, пропорции соблюдены идеально. Волосы – у одной каштановые, у другой… он затруднился определить их цвет. Какие-то абрикосовые. Еще по всей длине нет-нет да попадаются выбеленные пряди. Наверное, на солнце выгорели.

Но самым главным были не внешние признаки, а внутренний посыл. Одна женщина сообщала всем и каждому, что никакие внешние раздражители ее не касаются. Ей интересны лишь собственная персона и то, что она милостиво допустила в свой мир. Умиротворение и философичность вкупе с высокими интеллектуальными способностями создавали ее образ.

Другая, наоборот, была погружена во внешнюю среду. Гуров был готов поручиться в том, что даже уши ее были слегка приподняты, чтобы улавливать самые слабые сигналы.

Никогда бы, ни при каких бы обстоятельствах, он не предположил бы, что на этих фото запечатлена одна и та же дама.

Маша коротко взглянула на снимки и выдала:

– А что? Тебя что-то смущает?

Он хмыкнул, давая ей понять, что да, так оно и есть. Сыщик никак не мог признать тот факт, что на двух фотографиях фигурирует одна и та же женщина.

– Помнишь, в свое время, где-то в начале двухтысячных, была такая передача по телевизору – «Слабое звено»? – раздумчиво спросила Маша. – Ее еще моя тезка вела, Мария Киселева.

– Олимпийская чемпионка, синхронистка, да?

– Да, а сейчас она – депутат Мосгордумы. Но не в этом суть. Для этой передачи был удачно создан образ редкостной стервы. Когда люди потом видели ее другие фото, они не верили, что это одна и та же женщина. Погугли ее снимки. На одних она – женственная няшка, добрая мама и заботливая жена, на других – расчетливая злюка, которая съест и не поморщится. Точно так же обстоит дело и с этой вот особой. Да, на фотках – один и тот же человек. Лично меня это нисколько не удивляет.

Гуров снова внимательно посмотрел на два снимка, лежащих рядом. Он мысленно прицепил Карпеньтевой гриву каштановых волос, а Кувалдину представил с макияжем и с недоверием помотал головой. Неужели правда?

– Ты чего? – с улыбкой спросила Маша. – Я на сцену выхожу и королевой, и нищенкой, да и старухой могу быть, хотя пока не очень-то предлагают. Современный уровень косметической индустрии дает возможность всем женщинам перевоплощаться в домашних условиях ничуть не хуже, чем мы делаем это в гримерках.

– Получается, что она специально изменила себя до неузнаваемости, да? – спросил Гуров.

– Вот этого я не знаю. Думаю, что эта женщина умная и хитрая. Если ей было нужно, чтобы ее не узнавали, то она умела этого добиться. Кстати, я не исключаю, что эта дама делала круговую подтяжку и блефаропластику, поэтому эффект омоложения так очевиден.

– Спасибо, Маша, – произнес Гуров, который по-прежнему пребывал в полном изумлении. – Видимо, я до сих пор ничего не понимаю в женщинах.

– Обращайся с этим ко мне, – с усмешкой сказала Маша. – Актрису не проведешь разными образами.

Ирина Валерьевна Карпеньтева с детства слыла железной леди.

Да-да, именно так. Когда ей было четыре годика, папа боялся приходить домой подшофе. Дочь упирала пухлые кулачки в бока и начинала его стыдить не дай боже. Словарный запас у нее был богатым уже тогда, в основном благодаря неуемному вкладу мамы-учительницы. Почему-то этому опытному шахтеру с лицом, потемневшим от сажи, намертво въевшейся в нее, бригадиру, руководившему самой лучшей командой, становилось стыдно не от жениных нотаций, перемежающихся то с плачем, то с угрозами, а именно от дочкиного воспитания.

Жили они в Казахстане, в небольшом поселке, расположенном вблизи угольных месторождений. Папа был возрастным. Ему было уже за сорок, когда первая его жена скончалась от рака, так и не дав ему долгожданных деток.

Он прожил бобылем года два и женился на Ириной маме. Ей тоже уже было под тридцать, о женском счастье она даже задумываться перестала, приехала на месторождения, чтобы избавиться от назойливых сетований родственников относительно ее затянувшегося девичества, устроилась в местную школу учительницей русского и литературы. А тут появился Валерий с его ухаживаниями.

В первый же день знакомства он узнал о том, что у учительницы нет ни мужа, ни детей, ни даже замужества в анамнезе. Зато у нее есть красивые глаза цвета майского неба, ярко выделяющиеся на невыразительном лице, и умение выражать свои мысли без мата. После этого Валерий сел на своего железного коня – старенький велосипед «Салют», – доехал до ближайшего поля, где как раз начинали расцветать тюльпаны, и надрал такой огромный букет, что тот даже в его ручищах с трудом помещался.

Розовые, желтые, красные, белые и даже фиолетовые – каких только цветов там не было! Мама Ирины навсегда запомнила, как громко от удара ногой раскрылась хлипкая фанерная дверь учительской, и на пороге появился букет. Человека за ним видно не было. Разве что если вниз посмотреть, то можно было увидеть серые прокопченные брюки да огромные кирзовые сапоги с обширными следами весенней грязи.

Букетов ей до этого никто не дарил, так что произвести впечатление на учительницу Валерию Карпеньтеву вполне себе удалось. Предложение, которое он сделал ей уже