Киев

Примерно в середине 1964 года отец был вынужден обратиться к руководству страны с просьбой о переводе на работу в другой город. Здоровье Бубы было подорвано тюрьмой и десятилетней ссылкой. Особенно тяжело ей приходилось весной – начиналась сильнейшая аллергия: опухали лицо, руки, на работу приходилось идти, замотав лицо платком, в перчатках. Небольшое облегчение приносили компрессы из концентрированной, ледяной уксусной эссенции. Врачи категорически советовали поменять климат. Отец обратился к заместителю главы правительства Д.Ф. Устинову. Дмитрий Федорович доложил Хрущеву, а тот поручил председателю КГБ В.Е. Семичастному предварительно поговорить с отцом. Разговор состоялся, его тон и содержание были доложены наверх, и в октябре 1964 года отцу разрешили свободно передвигаться по стране – свердловская ссылка, наконец, закончилась.

Отец планировал перебраться в Ленинград, но, кажется, Владимир Ефимович отсоветовал – климат для Бубы неподходящий. Узнав о проблемах отца, академик Б.Е. Патон предложил ему переехать в Киев. С квартирой помог тогдашний 1-й секретарь ЦК КПУ П.Е. Шелест: просторная, с двумя балконами, на шестом этаже дома 148 по улице Красноармейской, в очень удобном месте, всего две-три остановки на троллейбусе до работы. Дом располагался напротив старого Владимирского рынка. Сейчас на его месте стоит дворец «Украина», а тогда тянулись крашеные деревянные ряды, летом буквально заваленные зеленью, овощами, фруктами и ягодами. Красная и черная смородина, малина, клубника, абрикосы и груши-лимонки, вкуснейшая вишня – крупные ягоды просвечивали на солнце. Ароматы смешивались, на прилавках на солнце сверкали все краски – от алой клубники до почти черной черешни. Чего там только не было! Свежайшее мясо, молоко, сметана, белые пласты творога, накрытые марлей… После Свердловска просто рай земной.

Отец старался ходить на работу пешком, транспорта на улицах было немного, никто понятия не имел, что такое «пробки». Воздух, особенно по утрам, чистый, а весной, когда вдоль улицы цвели каштаны, а чуть позже и липы, такая прогулка – большое удовольствие.

С помощью знакомых вскоре удалось «достать» новую мебель, многие вещи купить было довольно трудно, приходилось их именно доставать. Отец натер паркетный пол специальной мастикой, лаковый паркет тогда был редкостью, и постепенно квартира приобрела уютный вид.

Примерно через год я, тогда уже ученик 6-го класса, переехал к отцу. Папа почти все время был занят на работе в п/я 24 (НПО «Квант»). Домой он приходил часов в восемь вечера, часто ездил в длительные командировки в Москву, Ленинград, Североморск и все-таки находил время для совместных прогулок по киевским паркам, в Киево-Печерскую лавру, походов в кино на новые фильмы.

Летом после работы, в пятницу, отец с большой компанией отправлялся на Днепр, иногда брали и меня. Великолепная компания – грамотные молодые инженеры из разных отделов, спортсмены – были и мастера спорта по альпинизму, гребле, классической борьбе, плаванию. Никакой выпивки, не помню среди них и курящих. Весь день играли в волейбол, катались на лодках, плавали.

Запомнился забавный случай: расположились на берегу, поставили палатки, а так как день был очень жаркий, большую сетку бутылок минеральной воды опустили в воду, чтобы хоть немного охладить. Этикетки быстро отклеились, и непонятно было, что в бутылках. Неподалеку сидела компания рыбаков, один из них по-пластунски вдоль берега подобрался к бутылкам и утащил одну. Каково же было их разочарование, когда оказалось, что там минералка. Им и в голову не могло прийти, что такая веселая компания может обойтись без «горячительного».

В Киеве жила Елена Стуруа, позже она переехала в Тбилиси. Мы часто бывали у нее в гостях, иногда и тетя Лена, как мы, дети, называли ее, навещала нас. Вдвоем с Бубой они подолгу сидели на кухне, много курили, вспоминали. Муж Елены Ивановны, дирижер Борис Пономаренко, был директором Киевского театра оперы и балета имени Тараса Шевченко, меня там считали его племянником, и я мог свободно ходить на все утренние воскресные спектакли, а на вечерние Борис Григорьевич приглашал нас в свою директорскую ложу.

Одно лето мы прожили у них на даче в Пятихатках, примерно в тридцати километрах от Киева. Тихое место в чудесном сосновом лесу, рядом речка, на заливных лугах небольшие озерца с прозрачной водой. Маленький уютный деревянный домик шесть на пять метров (по нормам того времени) с небольшой верандой, увитой диким виноградом.

Там вечерами мы с Бубой сидели, ожидая папу, он приезжал из города часов в девять, там же ужинали и играли в подкидного дурака, стараясь слегка обжулить друг друга. Возле домика участок земли, небольшой, но сколько радости он доставлял Бубе. Не было тогда у отца возможности купить дачку, а когда появилась, Бубы уже не было с нами.

После переезда Буба сразу же попробовала устроиться на работу, но ничего не получилось – ее отправили на пенсию. После очередной безрезультатной попытки устроиться, кажется, на завод «Коммунист», он находился недалеко от нашего дома, я впервые увидел на ее глазах слезы. Можно было бы вернуться в Грузию, на родину, и как она хотела этого! Но нужно было ухаживать за нами, вести хозяйство, все домашние хлопоты были на ней, а чувствовала она себя неважно, да и годы не прибавляли здоровья. Но никогда я не слышал от нее ни единой жалобы. Буба мужественно приняла все, что выпало на ее долю, никогда не изменяла своим убеждениям и все свои силы, всю любовь отдавала сыну и внукам.

Иногда к нам приезжали родственники из Грузии: бабушка Ксения – двоюродная сестра Бубы, И.Г. Урушадзе – дядя Илюша. Жил у нас и учился в медицинском институте старший сын дяди Миши – Теймураз Махатадзе. Мы все очень полюбили его, от природы талантливый, он писал чудесные грузинские стихи. Молодой, энергии через край, масса друзей, красивые девушки так и вились возле него. Конечно, он не очень любил посещать лекции и библиотеки. Но во время сессии умел сконцентрироваться и благодаря великолепной памяти сдавал все экзамены. На недоуменные вопросы сокурсников: «Ну как тебе это удается?» – строго отвечал: «Нужно было работать во время семестра!» – и уезжал кутить с друзьями.

В деканате, зная, чей он родственник, к нему приглядывались. В конце 1960-х, когда в Киеве готовились выступления националистически настроенной молодежи, Тимура (Теймураза) вызвали в деканат и предупредили: за участие в демонстрации получишь «волчий билет» (выгонят без права восстановления). На что Тимур, человек смелый и принципиальный, ответил: «Если я захочу что-либо продемонстрировать, я поеду на родину и сделаю это там». А однажды на лекции, наверное, по истории КПСС, лектор, поглядывая на Тимура, начал рассказывать о том, какой ловкач был Л.П. Берия. Мол, даже не имея