Герцог был бледен, капли пота выступили на его висках, фразы, срывавшиеся с его губ, были сухи и отрывисты. Маркиз, подавшись вперед, слушал речь отца с явным страхом. Граф сидел, закрыв лицо руками. Герцог Пеньяфлор продолжал:

– Моя сестра родила мертвого ребенка, я нашел ее выздоровевшей. Я ничего не рассказал ей о своем путешествии. Ничто не удерживало меня во Франции, я уехал с ней в Испанию. Три месяца спустя его величеству угодно было назначить меня вице-королем Новой Испании. Я приготовил все к своему отъезду, который по королевскому предписанию должен был состояться немедленно. Сестра, как мы условились, должна была ехать со мной в Мексику. В это время один из наших дальних родственников, живший в Мадриде уже несколько недель, явился ко мне и официально попросил руки моей сестры. Он несколько раз видел Инессу у меня, хотя жила она уединенно, и влюбился в нее. Его звали граф дон Луис де Тудела.

– Мой отец? – вскричал молодой человек.

– Да, дитя мое, ваш отец. Несмотря то что сестра противилась этому союзу, она уступила моим просьбам и согласилась выйти за графа замуж. Через несколько дней после свадьбы я уехал из Испании в Мексику. Два года спустя я вдруг получил три известия, одно за другим, и они заставили меня поспешно вернуться в Испанию, рискуя быть подвергнутым немилости короля. Оказалось, что человек, обольстивший мою сестру, приехал в Мадрид в свите французского посланника. На одном балу при дворе он узнал в графине де Тудела женщину, так постыдно брошенную им в Перпиньяне. Вместо того чтобы жалеть о содеянном и держаться в стороне, он счел случай достаточно хорошим для того, чтобы попытаться возобновить старую любовную связь. С презрением отвергнутый графиней, человек этот имел гнусность публично обесславить ее, изобразив в искаженном свете то, что произошло между ними в Перпиньяне. Граф, узнав об этом, вызвал его на дуэль. Они дрались. Этот человек убил вашего отца.

– Вы знаете его имя? – вскричал молодой человек голосом, дрожавшим от гнева.

– Знал, но он переменил его и взял другое, – глухо произнес старик.

Молодой человек молчал, едва подавляя рыдание.

– Моя сестра умерла от горя через несколько дней после своего мужа, оставив вас годовалым сиротой. Я взял вас к себе, Гусман, и стал относиться с отеческой заботой. Но я сохранил для вас священное поручение – отомстить за вашего отца и за вашу мать.

– И я непременно исполню это поручение. Благодарю вас, герцог, – сказал молодой человек с лихорадочным возбуждением.

– Ваше воспитание, которым я занимался весьма тщательно, было направлено на подготовку к морской службе. Для исполнения моих и ваших планов вы должны были стать моряком. Слава богу, несмотря на свою молодость, вы справедливо пользуетесь репутацией офицера искусного и опытного. Теперь последнее.

– Слушаю вас, герцог.

– Убийца вашего отца, обольститель вашей матери – один из предводителей тех страшных людей, среди которых вы будете жить. Я это знаю наверняка. Одно только мне неизвестно – имя, которое он принял с тех пор, как вступил на путь убийства и грабежа.

– Ах! Это ничего не значит! – решительно вскричал граф. – Как бы хорошо ни спрятался этот человек, я его найду, клянусь вам!

– Хорошо, дитя мое. Час нашей разлуки настал. Вы знаете, какое кровавое поручение должны исполнить! Да поможет вам Господь! Вот вам мое благословение, езжайте и сдержите вашу клятву.

Молодой человек стал на колени перед стариком, и тот протянул ему руку для поцелуя. Потом дон Гусман поднялся и простился с маркизом.

– До свидания! – сказал маркиз, с чувством пожимая его руку.

– До свидания! – ответил граф и вышел из столовой.

Герцог проводил его взглядом, и потом какое-то время стоял, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Потом он гордо вскинул голову и сказал торжествующе:

– На этот раз я наконец отомщу!

– Ах, отец! – прошептал маркиз с укором. – Отчего вы так неумолимы?

Старик повернул голову к сыну с выражением презрения, пожал плечами и медленно вышел из столовой.

– Бедный Гусман! – пробормотал дон Санчо, глядя вслед уходящему отцу.

После разговора с герцогом Пеньяфлором дон Гусман де Тудела заперся в своей комнате. Он остался в одиночестве и был уверен, что ему нечего опасаться любопытных взоров. Молодой человек упал на стул, опустил голову на руки и довольно долго оставался недвижим.

О чем он думал? Лишь он один сумел бы ответить на этот вопрос. Может быть, он думал о своем погибшем будущем, о своих надеждах, вдруг разбитых ужасным известием. Может быть, он мечтал о мщении обольстителю своей матери, ведь он поклялся отомстить. Может быть, он посылал последнее прости любимому существу, которое долг вынуждал его бросить без надежды на встречу. В двадцать лет любовь кажется величайшим счастьем жизни, а когда человек красив, богат и знатен, жизнь кажется такой приятной и легкой!

Впрочем, каковы бы ни были размышления несчастного молодого человека, они были очень печальны. Жгучие слезы просачивались сквозь его пальцы и приглушенные рыдания вырывались из его груди, несмотря на все усилия удержать их. Наконец дон Гусман отнял руки от лица, побледневшего от страданий, и провел рукой по лбу.

– Прочь слабость! – сказал он с печальной улыбкой. – Прощайте, мои прекрасные мечты! Мое сердце должно быть теперь мертво для всякого другого чувства, кроме ненависти!

Он отпер сундук, вынул матросское платье и стал снимать свой блестящий костюм.

Он уже заканчивал переодеваться, когда в дверь тихо постучали.

– Это он! – прошептал граф и пошел отворять.

На пороге стоял человек лет сорока, наружностью походивший на матроса.

– Войдите, мэтр Агуир, – сказал граф.

Человек поклонился и вошел в комнату.

– Se pues hablar?[31] – произнес он, бросая вокруг подозрительные взгляды.

– По-французски или по-испански, как хотите, мэтр Агуир, – ответил молодой человек, запирая дверь, – мы одни.

– Хорошо. Если так, нам нечего опасаться, ваше сиятельство.

– Гм! Метр Агуир, оставьте, пожалуйста, вашу привычку называть меня сиятельством, отныне зовите меня просто Марсиалем – это имя я намерен принять.

– Буду повиноваться, – ответил Агуир, кланяясь.

– Хорошо, садитесь и поговорим.

– По вашему приказанию я был у капитана «Каймана».

– А! Его название «Кайман»?