Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ужин», – раздался громкий, безразличный мужской голос. А затем по прочной двери камеры резко ударили чем-то металлическим. Глеб подскочил с кровати и направился к «роботу». Когда он взялся пальцами за тарелку, удара не последовало: «Уже неплохо». Как только тарелка покинула полку-створку, на неё поставили кружку с коричневой жидкостью. Глеб взял и её. Окошко закрылось. Мужчина ещё несколько секунд постоял возле двери, прислушиваясь к звукам в коридоре. Поначалу было слышно, как кто-то неспешно идёт и что-то поскрипывает, но довольно быстро звуки затихли и исчезли. Заключённый вернулся к кровати, сел. В тарелке с варёной картошкой лежали небольшие кусочки жареной курицы, половина огурца, один маринованный помидор, кусок хлеба и ложка. Над горячим чаем в кружке вился пар.
«Так, кормят тут порядочно, посмотрим, что будет до отбоя», – решил Вятенко, приступая к приёму пищи. Минут через пятнадцать, когда тарелка опустела, а кружка из-под сладкого чая успела немного остыть, окошко в двери вновь открылось.
«Сдать посуду!» – безучастно, механически, обыденно прикрикнули с той стороны. Глеб выполнил команду. Окошко закрылось, шаги исчезли, наступила тишина. Следующие пару часов заключённый бродил по камере, представляя, как в любой момент дверь откроется, и за ним придут сотрудники тюрьмы, чтобы избить и отвести к администрации колонии. Там на него будут кричать, запугивать и объяснять то, в какой ад он попал. А может просто откроется дверь, и к нему в камеру залетят «опера», пересчитывать рёбра и «выбивать» показания, которые на самом деле в него будут вбиваться. Что взять с «пыжика»? Он уже и так никогда не выйдет, так не грех на него списать какие-нибудь «висяки». Глеб ждал, а дверь всё не открывалась и не открывалась. А потом резко погас свет. Спустя минуту из коридора донеслось гулкое: «Отбой». Это было похоже на голос из большой звуковой колонки.
«Всё? Сегодня никто не будет меня «гасить»? Ну, не всё так плохо. Хотя посмотрим, как пройдёт ночь, и что будет завтра. Если дадут поспать ночь, то вообще шикарно!» – Глеб, не снимая тюремной робы, прилёг на койку, решив пободрствовать, но сопротивлялся сну недолгое время. Мысли о том, что с минуты на минуты за ним могут прийти, что расслабляться не стоит, сменились смазанными сновидениями.
Рано утром он проснулся от громкого голоса из динамиков: «Подъём! Зарядка! Всем встать с кровати, расставить ноги на ширину плеч! Считаю до пяти: раз, два…» Вятенко решил не испытывать судьбу и принялся исполнять приказы. После приседаний были отжимания, затем прыжки, затем снова приседания, затем на повторных отжиманиях Глеб решил передохнуть, опёршись на руки, но не опускаясь к полу. И тут на правой голени возникла дикая боль. Мучительные судороги охватили всю ногу, до паха.
«Выполнять упражнение! Команды отдыхать не было!» – прикрикнул голос из колонок. Боль в голени резко исчезла. Глеб послушно продолжил упражнения. Когда зарядка закончилась, и команды больше не подавались, мужчина решил осмотреть ногу. Задрав широкие чёрные тюремные штаны, Глеб обнаружил на голени надёжно зафиксированный браслет.
«Вот те раз! Это когда же на меня его нацепили-то?» – удивился заключённый, но понял, что поскольку вчера он чувствовал себя плохо, то решил не снимать одежду и завалился спать прямо в ней. Вероятно, он не заметил вчера этого устройства, а нацепили аппарат ещё до того, как Глеб очнулся. Из динамиков полилась музыка.
«Музыка в колонии для пожизненных?!»
Негромко играла ненавязчивая мелодия. В это Глебу тяжело было поверить, но это происходило. Когда звуки смолкли, в камеру принесли обед. Процедура происходила абсолютно как вечером, только тарелок было две: суп и второе с небольшой порцией салата, наваленного прямо поверх котлеты. Через час после обеда дверь камеры открылась и, наконец, Глеб увидел сотрудника. Это был явно не «гсиновец». У этого «продольного» форма была полностью чёрной. На голове полевая кепи, на ногах облегчённые берцы. Эмблема на рукаве сотрудника напоминала круглый щит с мечом поверх него. «ФББ? Не думал, что к ним попаду. Ща точно начнётся…» – безрадостно подумал Вятенко.
«Руки за голову, из камеры на выход», – произнёс «барабашка». Конвойный вёл Глеба недолго, оказалось, что не на избиение, а на прогулку. Прогулочный дворик располагался в монолитном приямке больших размеров. Там могло бы поместиться больше десятка человек и места осталось бы ещё достаточно. Вместо потолка решётка, над ней навес из поликарбоната, над ним маскировочная сетка. Дворик был ниже земли, подобно громадной яме, в которую Глеба посадили за все его прегрешения. Но, впрочем, не его одного. По центру дворика на корточках сидел мужчина лет тридцати. На его голове отрастали редкие волосы. Глубокие залысины начинались у бледного лба. Тощее, неприятное лицо с изучающим, мерным взглядом. Сквозь расстёгнутый чёрный ворот робы на зэке виднелась какая-то синяя татуировка, расположенная на груди. Заключённый опирался на бетонный пол всей стопой, бледные руки с пропитанными табачным дымом ногтями он широко раскинул кистями вперёд, умостив локти поверх коленей.
– Здорово, – буркнул Глеб. Он не хотел проявлять агрессию с порога, но вид заключённого ему крайне не понравился, и полностью сдержать досаду от пребывания во дворике с таким человеком он не смог.
– Здоровей видали, ёпта, – отозвался мужчина, немного улыбнувшись. – Как звать? Кем сюда ехал?
– Глеб. Мужик.
– А погоняло?
– Нету. А ты кем будешь?
– Я – Валера Окунь. Смотрящий в камере был, но я так... Просто придерживаюсь понятий, в «блаткомитет» не рвусь. А как так без погоняла-то?
Глеб ухмыльнулся:
– Просто не дали и всё.
–