Да, Русанов отлично помнил те времена! Деньги в странеходили самые разнообразные, причем обесценивались они столь стремительно, чтосреди «строителей будущего» беспрестанно вспыхивали разговоры о том, что пора«всемирный эквивалент», придуманный еще древними финикийцами, отменить какглавный пережиток старого мира. В «Энской правде» то и дело печатались если недирективы «сверху», то всевозможные дискуссии на данную тему. Экономист МихаилЛарин (вернее, Лурье) пламенно ратовал за ликвидацию платежных средств вообще ицарских – в частности. Председатель Коминтерна Зиновьев был куда категоричней:«Мы идем навстречу тому, чтобы уничтожить всякие деньги». Товарищ Ленин тожесклонялся к этой точке зрения: «Когда мы победим в мировом масштабе, мы,думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах несколькихсамых больших городов мира». Ну что ж, то время вообще было, так сказать,категоричным: правительство пыталось отменить торговлю, ввести коммуны,«социализировать землю», установить восьмичасовой день для работников сельскогохозяйства, запрещало держать на подворье домашних животных, даже кошек и собак,и экспериментировало в таком же роде во всех областях управления развалившейся,обезумевшей от страха и голода страной.

Для начала было предписано все же покончить с «царскимидензнаками», которые вывезли в Энск еще в семнадцатом-восемнадцатом годах. Ивот с ноября девятнадцатого в Энске начали жечь кредитные билеты, облигациизаймов, акции, купоны царского казначейства, «романовки» и «думки». Их непросто так жгли: мешками с деньгами целую зиму топили печи в губфинотделе(тогда это было едва ли не самое теплое здание в Энске), а еще – две городскиебани, на Ковалихе и на Новой улице.

Не зря говорят: деньги – грязь! Часть Свердловки,прилегающая к губфинотделу, покрылась черными хлопьями бумажного пепла. В одинбанковский мешок вмещалось два миллиона ценных бумаг. А сколько их было, техмешков? Невероятное количество!

– Имелось распоряжение правительства о полном уничтожениивсего «энского запаса» ценных бумаг, – продолжал диктовать Поляков. – Однако вто же время на европейских биржах произошел массовый выброс «романовок» и«думок». Они тогда были еще в большой цене, и лица, продававшие их, получилинемалые прибыли. Предполагалось, что дензнаки попали в Европу через Прибалтикуи Финляндию из «казанского запаса», перехваченного белогвардейцами. Но естьнекие сведения, позволяющие предположить, что оно тайными путями переправлялосьиз Энска. Мешки похищались непосредственно из котельной бани на Ковалихе, длячего под стеной был вырыт подземный ход, ведущий в сарай с углем.Непосредственное отношение к обеспечению секретности уничтожения денег имелотряд чекистов, которым командовал Верин. По некоторым сведениям, он частооставался в помещении котельной один. Пользуясь своим служебным положением, онобеспечивал хищение ценных бумаг, вместо которых сжигалась обычная резанаябумага, которую, согласно приказу того же Верина, тайно доставляли изнаходящейся неподалеку типографии.

«Неужели правда? – думал Русанов, торопливо строча пером. –Или нет? Правда? Или нет?»

Это все еще имело для него значение…

– Что касается средств, которые были выручены за проданныена европейских биржах «романовки» и «думки», то они перечислялись на счетнекоего Гаврилова в банке «Crе?dit Lyonnais». Accent aigu поставьте,пожалуйста. «Гаврилов» – один из псевдонимов товарища Юрского, известногопрежде как Андрей Туманский. Юрский с 1919 года постоянно курсировал междунашей страной и заграницей, где исполнял особые задания… В чем дело?

Поляков только сейчас заметил, что «прилежный ученик» большене скрипит перышком.

– В чем дело, Александр Константинович?

Русанов молчал. Это был вопрос, на который не было, да и немогло быть ответа. То есть он существовал, но дать его было невозможно,немыслимо! Он только посмотрел в глаза Полякову, словно умоляя ни о чем неспрашивать…

На его счастье, зазвонил телефон.

Поляков схватил трубку:

– Да, слушаю, Поляков. Есть, товарищ начальник отдела.Немедленно буду.

Кинул трубку на рычаг, взглянул на исписанные листки:

– Поставьте на каждой странице свою подпись, АлександрКонстантинович. И на последней – тоже. Продолжим завтра. Я вас вызову, а покаидите. Да, постойте-ка одну минуту…

Вслед за тем была проведена некоторая «подгримировка»заключенного и вызван конвой.

Русанов брел по коридору и думал только об одном: о томсамом accent aigu. Неужели он не ошибся? Что же тогда все, что сейчаспроисходит, означает? Как бы понять, ради Господа Бога?

Мне отмщение, и аз воздам? Неужели именно так?

У входа в камеру цирик зачем-то поддал Русанову коленомсзади, и тот не удержался на ногах. И не стал подниматься: в конце концов,Поляков советовал именно это: чтобы в камеру его не вели, а втащили. Да и ногиего, честно говоря, не держали – от усталости, от голода, а главное, от тогострашного потрясения, которое он сегодня испытал.

Accent aigu… «Accent aigu поставьте, пожалуйста!»

Какой многозначительный совет. Без accent aigu буквы имеютсовершенно иное прочтение, а французское «е» на конце слов и вовсе не читается.Accent aigu все ставит на свои места!

Дверь камеры захлопнулась.

Русанов попытался подняться, но не смог. Ему помогли, онсправился с приступом головокружения и огляделся:

– Еду приносили?

– Идите сюда, Александр Константинович, я вам хлеба припас,– замахал рукой сосед, преподаватель с истфака университета Кругликов.

Кругликову «шили» создание студенческой контрреволюционнойорганизации. Но не на того напали! Лишь только ему предложили на подпись списокчленов упомянутой организации, он поставил среди первых фамилию сына начальникаЭнского НКВД, тоже учившегося на истфаке. Следователь был так потрясен, чтонемедленно отправил Кругликова в камеру и уже почти месяц не вызывал его надопросы. Больше вопросов по поводу студентов-контрреволюционеров никому изсидевших в камере не задавали, и можно было предположить, что местныеначальники чрезмерно озадачены происшедшим и даже не знают, как из создавшейсяситуации выпутаться. Народ здесь довольно быстро, самое большее через двенедели, расталкивали по другим камерам. Некоторых уводили в том направлении,откуда не возвращаются. Кругликова не трогали, он стал в некотором смыслестарожилом и лучше всех понимал знаки тюремного, или римского, телеграфа. Онведь писал кандидатскую диссертацию об Энской организации большевиков в 1905году…