Тюремная азбука проста. Тридцать букв русского алфавита (безмягкого и твердого знаков, а также без ё) помещаются по горизонтали в таблицу:пять клеток в высоту, шесть в ширину.

Выглядит это так:

а б в г д е

ж з и й к л

м н о п р с

т у ф х ц ч

ш щ ы э ю я

Сначала следует запомнить начальные буквы строк, на какомряду значится каждая буква азбуки. Выстукивают сначала номер горизонтальногоряда, потом порядковый номер места, которое буква занимает на строке. Например,«в» простучится как один удар – пауза – три удара. Каждая буква второго рядаобозначается двойным стуком, а затем уже стуком, обозначающим ее место (скажем,«л» – это два удара – пауза – шесть ударов). Ну и так далее. Перестукиватьсянужно очень ритмично. При ошибке нужно поскрести стену. Окончив фразу, следуетстукнуть по стене кулаком. Каждый разговор обязательно начинается вопросом:«Кто вы?»

Для Русанова и многих других тюремная азбука была сущимкошмаром, однако Кругликов, у которого была отличная зрительная память ихороший музыкальный слух, в перестукивании здорово поднаторел. Почти все времяон проводил в самом неприметном со стороны двери углу, приставив к стене«слуховой аппарат» – стеклянную банку. Стекло резонировало и позволяло гораздо четчевоспринимать перестук. Прием сообщений велся, как правило, днем: в ночнойтишине стук слышали отнюдь не только те, кому он был предназначен. А карали запередачу сообщений жестоко: избивали и бросали в «горячий» карцер – снакаленными батареями отопления. Его мало кто выдерживал…

– Ну что там у вас, Александр Константинович? Что сегодня? –сочувственно спросил Кругликов.

– Да все то же, – неопределенно пробормотал Русанов, струдом жуя хлеб и пальцем разбалтывая в жестяной кружке с остывшей водой кусочексахару, сбереженный для него.

В голове шумело, невыносимо хотелось спать. Но ложиться днемне разрешалось. Если только прикорнуть за чужими спинами…

Александр выпил чуть сладкую воду, хлебом вытер кружкудосуха и доел кусок.

– Полегчало? – сочувственно проговорил Кругликов.

Русанов кивнул, протер слипающиеся глаза.

– Поспать хотите? – спросил Кругликов. – Ну давайте,вздремните, я вас прикрою. Хотел, правда, посидеть «на приеме», вдруг какие-тоновости будут, но ладно, пусть Толик Стрешнев посидит.

Анатолий Стрешнев был доцентом физфака и тоже считалсяхорошим «телеграфистом».

– О чем новости-то? – вяло спросил Русанов.

– А вы разве ничего не слышали? Ах да, – сам себе кивнулКругликов, – передали уже после того, как вас увели… Вчера утром снеслиПетропавловское кладбище.

– Как это? – вскинул на него глаза Русанов. – Почему?

– А там парк собираются разбить. Чтобы, знаете, аллеи,детишки, качели… – Кругликов неопределенно пощелкал пальцами.

– Призраки, ожившие покойники, кости из земли торчат… – втон ему продолжил Русанов. – Нет, вы правду говорите?

– О Господи, – вздохнул Кругликов. – Завидую я вам,Александр Константинович. Всю жизнь в нашей страннушке живете – и еще неотвыкли удивляться? Меня так, кажется, уже ничем не проймешь!

Русанов вспомнил, какой сюрприз преподнесли ему двапоследних дня. Если бы Кругликов узнал, что следователь Поляков – это на самомделе…

– Так что, когда мы с вами выйдем на свободу – если выйдем,конечно, – у нас будет масса возможностей прокатиться на качелях-каруселях ипокушать мороженого в павильоне в новом парке на Полевой. Ну или пивка попить,смотря по желанию, – невесело усмехнулся Кругликов.

– Боюсь, запашок там будет стоять такой, что никакого пивкане захочешь, – хмыкнул и Русанов. Строго говоря, он еще не совсем верил в то, очем говорил Кругликов.

Да уж. Трудно поверить!

Тетя Оля! – вспомнил Александр вдруг. И дед с бабкой. АСашка-то до сих пор украдкой бегает на могилу к Вознесенскому… Ох и наплакаласьона, наверное, бедная девочка! И… и Смольников там похоронен…

– А что же народ? – спросил Русанов, отгоняя воспоминания оГеоргии Владимировиче: так вдруг сердце защемило, что сил нет. – Безмолвствует,как ему и положено?

Глаза Кругликова вспыхнули.

– А вот и нет! – сказал он с торжеством. – Вот и нет!Бросился народишко на защиту дорогих покойничков, бросился-таки! Конечно,кладбища не отстояли – в один день там все порушили: и комсомольцыбили-колотили, и техника работала почем зря. А все-таки были, так сказать,эксцессы… Женщины в основном старались, да плохо все кончилось, разумеется:человек десять арестовано, а то и больше. Кого-то просто избили, по больницамразвезли, ну а особо ретивых замели…

– Черт… – выдохнул Русанов. – Тяжело им придется!

– Организацию контрреволюционных выступлений против властейточно пришьют, – кивнул Кругликов.

– Иван Сергеевич! – негромко окликнули из угла. – Стучат!Идите слушать!

– Пусть Стрешнев послушает.

– Да его ж на допрос увели, вы что, не видели?

– Черт, забыл. Извините, Александр Константинович, –Кругликов поднялся. – Я скоро вернусь. Товарищи, может, вы обеспечите человекуприкрытие?

Он обращался сейчас к двум крепким парням из общества«Трудовые резервы», взятым за «диверсионный подрыв культмассовой работыпартии». Правда, в чем тот подрыв выражался, никто, кроме следователя, еще незнал. Парни самозабвенно играли на полу в «морской бой», и один из них, неговоря ни слова, махнул рукой себе за спину – давай, мол, устраивайся.

Русанов переполз на указанное место, прислонился к широкойспине «резерва» и с блаженным вздохом смежил веки.

И мигом все улетело, улетело в никуда: и коварный accentaigu, и разгром Петропавловского кладбища, и тянущая боль в разбитом носу, иноющие после первого допроса ребра, и слезы Сашеньки, и странные глаза ЕгораПолякова, и Мурзик, сжигающий в топке бани на Ковалихе царские деньги… Возниклоперед ним разгоревшееся, счастливое лицо, тонкой золотой пряжей разлетелись посторонам растрепанные волосы.

«Я тебя никому не отдам!»

Настена…

Русанов блаженно улыбнулся во сне.

– Настена, не уходи… – позвал он и проснулся, в ужасе глянулпо сторонам.