Она? У Пола есть дочь.

Я прижала к губам холодные пальцы.

– Нас предупредили об облаве. Отец забрал у меня малышку, сказал, что знает один монастырь и отнесет ее туда. Он положил ее в коробку из-под обуви. Она была такая маленькая.

– Что за приют?

– Не знаю. В тот же вечер меня забрали, и отец так и не вернулся.

– Сочувствую вашей потере, но…

– За время войны тот монастырь опустел, я начала искать в приютах. Пол упомянул, что…

– Не в моих силах вам помочь, если вы об этом.

Я встала и отнесла свою чашку в раковину.

– Кэролайн, я вас понимаю, я бы на вашем месте тоже не захотела принимать в этом участие. Но если вы передумаете…

Я схватилась рукой за холодную раковину.

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк.

Рина встала.

– Да, конечно. Спасибо, что уделили мне время.

Я проводила ее взглядом до двери, а потом смотрела в окно, как она идет по улице, прикрывая сумочкой голову от дождя.

Мысль о поисках ребенка Пола и Рины по сиротским приютам вернула меня обратно в постель. Оказалось, что, несмотря на все уверения Пола, в его жизни все-таки было место для ребенка. С какой стати я должна искать его дочь? Пола явно не интересовало, какие чувства я испытываю по этому поводу. Один раз меня уже использовали, и я извлекла урок. Вокруг полно детективов, которые зарабатывают на жизнь тем, что ищут пропавших родственников и возлюбленных. Достаточно тех, кто способен сделать эту работу гораздо лучше меня.

К вечеру, когда в квартире стало темно, я убедила себя, что Пол и Рина обойдутся без моего участия.

Проснувшись на следующее утро, я почувствовала голод. Сыта я была только сожалением. В голове промелькнуло французское слово dépaysement. Ощущение потерянности, которое испытывает человек на крутом жизненном повороте. Мама самым тщательным образом избавилась от всей пыли, но квартира вдруг стала неприбранной, окна грязными, а телефонный провод – запутанным до невозможности. Мама нашла способ вернуть меня к жизни – принялась насильно закармливать яйцами, как гуся для фуа-гра. В процессе излечения яйцами пашот я ей открылась.

– Ты слышала, о чем мы так славно беседовали с Риной?

– Только обрывки фраз. Мне показалось, она довольно милая.

– Может, и милая. Но она не собирается уступать Пола.

– Какая досада.

– Вообще-то, нет. Это ведь очевидно. Он все еще ее любит.

Мама разбила очередное яйцо в кипящую воду.

– А ты откуда знаешь? Ты не подходишь к телефону. Пол вчера целый час названивал в дверь. Бедняга.

– Не преувеличивай. Пять минут.

– Все это очень грустно. При других обстоятельствах вы с Риной могли бы подружиться.

– Спасибо, мама, у меня хватает друзей.

– Дорогая, но ты не можешь остаться равнодушной в этой ситуации.

– У меня никогда не будет своих детей.

– Но это не значит, что надо забыть об их ребенке. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как втянешься в…

– Ближе к делу. Ты считаешь, что мне следует заняться поиском их дочери.

Мама переложила еще одно яйцо в мою миску.

– Это будет по-христиански.

– Боюсь, сегодня утром я не очень по-христиански настроена.

– Ничего страшного. Плесни холодной водой в лицо. Это поможет.

Не знаю почему, но мама считала, что холодная вода помогает в решении любых проблем. Всего один день с ней в одной квартире уже казался мне вечностью.

Как продержаться неделю? Скоро начнут приходить с визитами ее парижские друзья. Придется терпеть их исполненные сочувствия взгляды. Зачем мне все это?

Я постепенно пришла в себя и решила заняться поисками ребенка Пола. Хотя бы для того, чтобы завершить всю эту историю. А еще – сбежать из дома. Мама задумала салонное представление «Парижские годы», посвященное памяти Т. С. Элиота, и гости должны были прийти в соответствующих костюмах. Среди приглашенных, разумеется, будут мамины поклонники. Если я не смогла удержать одного мужчину, мама за пару недель в Париже обзавелась целой компанией воздыхателей, в основном престарелыми французами в беретах и американскими экспатами. Они сидели в нашей гостиной и были счастливы уже оттого, что могут наблюдать за тем, как мама разливает чай.

В послевоенной Франции найти ребенка без имени – дело нелегкое, но я не отступала, и в результате поиски привели меня в сиротский приют Сент-Филиппа в Медоне. Это был один из тех приютов, в которые я рассылала свои благотворительные посылки, только теперь он превратился в координационный информационный центр, куда помещали бездомных детей, детей из приютов, из школ-пансионов и разрушенных шато в основном Южной Франции. Располагался он во внушительном каменном особняке со своей церковью в романском стиле. Он высился на холме к юго-западу от Парижа, который вполне мог посоревноваться с Олимпом. Вершина холма в тот день утопала в облаках.

Шел теплый дождь, я без зонта взбежала по поросшим мхом ступеням. О том, что будет, если мои поиски увенчаются успехом, я не думала. Все равно это официальный конец наших с Полом отношений. Вероятно, он все же любил Рину. Во всяком случае, достаточно, чтобы стать отцом ее ребенка.

В приемной толпился народ, и у всех схожая цель. Те, кто поумнее, прихватили зонтики и теперь, так как стойки в приемной не было, держали их, как мокрых летучих мышей. Звонил телефон, но никто не брал трубку, углы комнаты были завалены картонными коробками. На столе возвышалась похожая на слоеную выпечку миллефолье стопка пеленок, а кругом валялись булавки.

Толпа расступилась, давая дорогу мужчине с вопящим спеленутым младенцем на руках. Мужчина подошел к столу и протянул перед собой младенца, как будто это бомба.

– Только что одна старуха всучила мне это.

Директриса, которая сидела за столом, приняла младенца. Это была женщина с орлиным носом, вся в черном. Единственным украшением ее платья был воротник из тонких кружев, по виду времен королевы Анны. Директриса положила ребенка на стол и быстро распеленала. Когда она подняла голову, я заметила у нее под глазами лилово-розовые круги.

– Это мальчик! – возмутилась она. – Мы принимаем только девочек.

Но мужчина уже шел к двери.

– Гийом! – окликнула его директриса и быстро, быстрее, чем продавец заворачивает сандвич, спеленала младенца.

Тот трусцой вернулся к столу, взял ребенка и выбежал из приемной.

Потом к столу пробилась молодая женщина.

– Мадам…

Мадам, не отрывая глаз от своих бумаг, подняла вверх указательный палец: