В спальне гавкнула собака. Зузанна застыла на месте.

Фелка?

– Кто здесь?

Из задней спальни по коридору, крадучись, вышел взъерошенный папа.

Он был в полосатых трусах. Волосы у него поредели и стали серыми, как беличья шубка. В руке – пистолет, которого я раньше никогда не видела, и он целился им в разные стороны. Следом за папой появилась Фелка, она часто-часто виляла хвостом. Фелка выросла и заметно растолстела, с тех пор как я видела ее в последний раз в нашей кухне вместе с мамой.

– Папа, это мы, – сказала Зузанна.

Отец застыл с открытым ртом.

Господи, как он постарел. Даже волосы на груди поседели.

Фелка подбежала к нам, принялась метаться между нами и тыкаться мокрым носом нам в ноги.

– Мы вернулись. – Я почувствовала, как слезы набежали на глаза.

Папа широко раскинул руки, и мы бросились к нему. А он положил пистолет на стол и обнял нас обеих так крепко, как будто не хотел больше никогда от себя отпускать. Мы с Зузанной от счастья расплакались, заливая слезами папины голые плечи.

– Ты разве не получил нашу телеграмму? – спросила я.

– Кто в такое время получает телеграммы?

– А письмо про маму?

– Получил. Почерк на конверте был похож на ее, так что я сначала подумал, что оно от мамы. Но это было уведомление. Написали, что причина смерти – тиф.

Я взяла отца за руку:

– Это был не тиф, папа.

– Тогда что?

Он был как ребенок. Я не узнавала своего сильного отца.

– Не знаю, – сказала я.

Отец отступил на шаг и уперся руками в бока.

– Но разве вы не вместе были?

Зузанна усадила отца на стул.

– Папа, маму перевели в отдельный блок. Она работала там медсестрой…

– И рисовала портреты нацистов. Это ее и сгубило. Не надо было с ними сближаться.

Не знаю, почему я так сказала. Ведь понимала же, что маму сгубило то, что она в тот вечер принесла мне бутерброд в кинотеатр.

Зузанна опустилась на колени рядом с папой.

– Ты получал письма от Каси. Как ты смог их прочитать?

– Над ними вся почта голову ломала. Мы понимали, что в письме какой-то код, но не могли его расшифровать. Первое я в некоторых местах смочил водой. А потом у нас получилось. Я кое-кому рассказал о письме, они переслали его нашим в Лондон, а те уже сделали так, что о нем стало известно всему миру. Но именно Марта сказала, что письмо нужно погладить утюгом. Она про подобный трюк в какой-то книжке читала.

Марта?

Я опустилась на колени с другой стороны стула.

– Спасибо за красные нитки.

– Я очень старался. А вы знаете, что о вас даже по Би-би-си передавали? О том, что с вами сделали…

Папа снова расплакался. Мне было так тяжело видеть, как плачет наш сильный отец!

Я взяла его за руку:

– Ты видел Петрика? А Надю?

– Нет. Никого из них не видел. Я каждый день рассылаю списки. И центр Красного Креста – тоже. Как жаль, что я не знал заранее о вашем возвращении. – Папа вытер слезы посудным полотенцем. – Мы так за вас волновались, просто с ума сходили.

«Мы?»

Сестра первая ее заметила. Она стояла в темноте на пороге спальни. Плотная женщина в домашнем халате.

Зузанна подошла к ней и протянула руку для знакомства:

– Меня зовут Зузанна.

«Женщина в папиной спальне?»

– А меня Марта, – представилась женщина. – Я слышала много хорошего о вас обеих.

Я встала, сделала глубокий вдох и присмотрелась к женщине. Она была высокой, на пару дюймов выше папы. Халат подвязан бечевкой. Каштановые волосы заплетены в косу, а коса перекинута на грудь. Сельская женщина. У отца явно снизились стандарты.

Марта подошла к папе и встала рядом, но он ни единого жеста в ее сторону не сделал.

– Марта из деревни на окраине Замости. Она мне очень помогала все эти годы без вас.

Казалось, папе неловко из-за присутствия этой женщины в нашем доме. Нелегко, наверное, знакомить свою любовницу с детьми умершей жены?

– Почему бы нам всем не сесть? – предложила Марта.

– Я лучше пойду спать, – буркнула я.

Это все было как смена товара на полках в магазине. Я посмотрела на мамину фотографию. Мы как будто встретились глазами.

«Он хоть тоскует по ней? Как он мог?»

Папа жестом подозвал меня к столу:

– Кася, посиди с нами.

Марта уселась на мамин любимый стул с сиденьем из набивного ситца, который она сама покрасила в белый цвет.

Я наблюдала за тем, как Зузанна общается с Мартой. Папа, похоже, был рад, что они нашли общий язык.

– Жаль, что не могу покормить вас с дороги, но мы только что доели последний хлеб, – сказала Марта.

Папа почесал щетину на подбородке и добавил:

– Так плохо еще никогда не было. После прихода русских совсем продуктов не стало. Нацисты хотя бы муку пекарям выдавали.

– Значит, мы поменяли нацистов на Сталина? – спросила я. – Как по мне – равноценная замена.

– У меня получается с ними ладить, – признался папа. – Они разрешили мне остаться начальником почты.

– Они тебе разрешили? – возмущенно переспросила я.

– И сигарет тебе дают вдоволь, – слишком уж радостно сообщила Марта. – А вот яиц совсем мало.

– Еще немного, и мы начнем называть друг друга «товарищ», – съязвила я.

– Мы поладим, все будет хорошо, – сказала Зузанна.

– Они ищут участников подполья. – Папа многозначительно посмотрел на меня. – На прошлой неделе забрали Мазура.

Меня будто током ударило, я даже дышать перестала. Мазур? Они с Петриком с детства дружили. Мазур был самым опытным подпольщиком и был связан с руководством Сопротивления. Он принимал у меня присягу Армии Крайовой. Настоящий патриот.

«Дыши, – твердила я себе, – глубокий вдох, потом выдох».

– Я больше в этом не участвую.

– Нас увезли из лагеря на шведском автобусе, – начала рассказывать Зузанна. – Видели бы вы, как мы пересекали границу с Данией. Нас встречали люди с плакатами «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». И в Швеции нас тоже очень хорошо встретили. В Равенсбрюке кто-то из девочек нашел в завалах награбленного добра баннер с надписью «ГЕРЛСКАУТЫ ИЗ ЛЮБЛИНА», и мы повесили его на автобус. Люди хлопали, кричали «ура»! Первую ночь мы спали на полу в музее.

– Под разинутой пастью динозавра, прямо как в лагере, – заметила я.