Зузанна принесла в кухню свой мешок с вещами.

– А потом мы жили в особняке принцессы. Смотрите, что нам дали в дорогу. – Сестра развязала мешок и поставила на стол белую коробку. – Нам всем по такой дали, – объяснила она и открыла коробку. – Консервированные сардины. Белый хлеб. Масло. Ягодный джем и шоколадка.

Мы из экономии почти не притронулись к этим продуктам.

– И сгущенное молоко? – удивился папа. – Я уже не помню, когда такое ел.

– Какие добрые люди, – сказала Марта. – Я приберегла муку, которую выдавали по карточкам. Могу сделать…

– Не утруждайся, – отрезала я.

Папа наклонил голову и провел пальцами по жидким волосам.

– Мне очень жаль, что так случилось с вашей мамой, – сказала Марта и поднялась из-за стола.

– Заметно, – бросила я.

– Кася, – подал голос папа.

Я взяла белый стул, подушка сиденья была еще теплой после зада Марты.

– Спокойной ночи, папа, – произнесла я. – Спокойной ночи, Зузанна.

Я понесла мамин стул к себе в комнату и, проходя мимо камина, отвернулась, потому что каждый раз, когда я видела фотографию мамы, это был очередной удар под дых. Я вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Больше ни одна сожительница отца не сядет на мамин стул. И мне все равно, как она ему там помогала.

Я прошла за медсестрой в дом. В конце коридора на пороге кухни стоял фельдшер скорой помощи. Даже от парадной двери я заметила раскатившиеся по кафельному полу картофелины.

Как я могла оставить его одного? Доктор ведь предупреждал!

Войдя в кухню, я увидела, что Пол сидит на стуле, а медсестра проверяет у него пульс. Меня словно жаром обдало.

– Пол, слава богу, ты в порядке.

Он плакал или мне показалось?

– Мы пытались тебе дозвониться. Можешь себе представить? Это как сон какой-то.

Я затрясла головой:

– Не понимаю, о чем ты?

– В дверь позвонили. Это все было… так нереально.

– Кто позвонил в дверь, Пол?

– Рина.

– Рина позвонила в дверь? Я тебя не понимаю.

– Они только что отвели ее наверх.

– Рина вернулась? – спросила я и сама не узнала свой голос, он звучал будто откуда-то издалека.

Пол потер пальцем пятно на скатерти.

– Она лежала в каком-то американском госпитале.

Был ли он похож на счастливого человека? Мне так не показалось. Скорее, как и я, был совершенно сбит с толку.

– Ей тяжело говорить. Кажется, ее приютила какая-то немецкая семья.

Я схватилась за дверную ручку.

– Замечательно, – вот и все, что я смогла произнести по этому поводу. – Лучше мне уйти.

Я повернулась к выходу.

– Кэролайн, подожди, – окликнул Пол. – Куда ты?

– У меня просто нет сил здесь оставаться.

– Я понимаю. Мне очень жаль. Я не могу сейчас с ней говорить. Она слишком слаба после госпиталя.

«Мне очень жаль». Три ненавистных слова. Сколько раз я слышала их после смерти отца? Je suis désolé – гораздо благозвучнее, но от этого становится только хуже.

– Ну что ж, мне пора возвращаться домой, – произнесла я.

Мне надо было все обдумать, я чувствовала себя раздавленной и не хотела, чтобы Пол видел меня в таком состоянии. В конце концов, его жена была жива и не сгинула в концентрационном лагере. И теперь, что естественно, лежала наверху в его кровати.

Пол посмотрел на раскатившиеся по полу картофелины.

– Да, хорошо. Завтра поговорим.

– Домой – это в Коннектикут.

– Ты не можешь уехать. Это шок для нас всех.

– Мне надо идти. Я не могу сейчас думать.

Почему он не бросился ко мне? Не обнял? Не принялся умолять остаться?

– Завтра поговорим и решим, как быть дальше. – Пол так и не встал со стула.

Не знаю как, но я смогла дойти до машины и вернуться в мамину парижскую квартиру. А затем я отреклась от внешнего мира.

Практически все время я проводила в постели в пижамных брюках и рубашке Пола, которые прихватила из его дома. В кухне звонил телефон, но потом я просто сняла трубку и положила рядом.

Несколько раз прокрутили запись: «Si vous souhaitez faire un appel, s’il vous plaît raccrochez et réessayez».

Потом – короткие гудки, а после гудков – тишина.

Дверной звонок жужжал несколько раз в день, но я не реагировала.

Днем я подвергала себя самобичеванию – позволяла горячему чаю остыть, а потом пила теплый с избыточной порцией молока.

Изводила себя вопросами на тему: «Как все могло быть?»

Как долго продлилась бы наша любовь? Была бы свадьба? Ребенок? Стоило ли закладывать половину маминого серебра ради того, чтобы поставить на ноги мужа другой женщины?

Бетти была права. Я напрасно теряла свое время.

Однажды утром в квартиру вошла мама и встала на пороге моей спальни. Вода методично капала с ее зонтика на ковер.

Я совсем забыла, что она должна приехать.

– Льет как из ведра, – проворчала мама.

«Вот и славно, – подумала я. – Зато несчастные, вроде меня, под крышей».

– Чудный денек. Кэролайн, что с тобой? К телефону не подходишь. Заболела?

Получается, если я не француженка, так мне нельзя предаваться тоске, лежа целыми днями в постели?

– Жена Пола вернулась, – сообщила я.

– Как? Восстала из мертвых? Как такое возможно? И где она была все это время?

– Не знаю. В каком-то госпитале.

– Просто невероятно, – проговорила мама. – Ну что ж, мой тебе совет – возьми себя в руки.

– Не могу, – призналась я и закуталась в одеяло.

– Сделаем так – ты принимаешь ванну, а я завариваю чай.

Сопротивляться маме бесполезно. И насчет ванны она была права.

Я переоделась в свежую пижаму и села за металлический садовый стол в кухне.

– Я знала, что ничего не получится. Личное счастье – это не про меня.

Мама опустила в мою чашку пакетик «Mariage Frères Earl Grey» и залила его кипятком.

– Скорбь – знание…

– Мама, умоляю, давай сейчас без Байрона. Вся эта ситуация – просто фантастическая нелепость. Даже не представляю, как я так влипла. Это же надо было постараться.