Мальчишки выскочили во внутренний двор, словно два урагана: высокие и крепкие как для своих пяти лет, светловолосые и темноглазые. Точные копии своего венценосного отца. Уже сейчас было видно, что они вырастут такими же сильными великанами со стальными характерами. Киирис до сих пор не понимала, чем заслужила эту радость — стать матерью двух его отражений. После всех ошибок она и не мечтала о счастье. Уже одно то, что судьбе было угодно позволить ей остаться рядом с Дэйном, казалось настоящим чудом. Судьбе… или Раслеру?

— Этот будет мой, — заявил Наследник огня, нарочно выбрав того жеребца, которого еще не успел усмирить отец. — Он сильнее и больше.

— Они одинаковые, — спокойно осадил его брат. — Хотя, выбирай любого, а я выберу того, что останется.

Наследник огня прищурился, явно озадаченный такой доброжелательностью. Киирис прекрасно знала этот взгляд: если император не вмешается, мальчишки зададут взбучку друг другу. Киирис никогда не вмешивалась в их мальчишескую возню, все равно повлиять на эти своенравные ураганы мог только Дэйн. И ей нравилось такое положение вещей: он обязательно вырастить их настоящими мужчинами, достойными преемниками его выстраданной кровью и собственной жизнью империи.

— Вперед. — Дэйн отступил, «великодушно» разрешая мальчишкам подойти ближе. — Кто объездит первым?

Киирис молча ждала разрешения ситуации. Наследники переглядывались, но не торопились доказывать отцу свою смелость. Только теперь они поняли, что бахвальством позволили увлечь себя в ловушку. И Дэйн не преминул ею воспользоваться.

— Думаю, у вас еще есть подарки, которые можно распаковать, — пришла на помощь сыновьям Киирис.

Взъерошила белокурые волосы Наследника огня, расправила непослушный вихрь на затылке Наследника тумана. У обоих мальчишек рога появились лишь год назад. Пройдет еще несколько лет, прежде чем свидетельство их божественной крови вырастут и окрепнут в полную силу. И все же, они оба были отчасти мейритами, и осознавать, что она не станет последней в роду, было неимоверным облегчением.

— У них столько подарков, что если они начнут их распаковывать, то это займет весь день до вечера, — глядя вслед убегающим мальчишкам, сказал Дэйн. Потом жестом приказал конюхам уводить лошадей. Во внутреннем дворе стало тихо. — Уверена, что тебе не нужно отдохнуть, моя императрица?

Дэйн притянул ее к себе, прижал спиной к своей груди, одновременно опуская ладони на выдающийся живот Киирис.

— Отпусти их, — попросила она, пользуясь тем, что муж находился в приподнятом настроении. — Вряд ли эти люди хотели оскорбить меня, они просто говорили правду.

— На каждом углу. Громко и очень приукрашено, — уточнил Дэйн.

— Я не против, если люди называют меня Мертвой императрицей Киирис.

— Я не против, если тебя будут называть просто императрицей.

Киирис улыбнулась, вспоминая, как он обозначил свое желание сделать ее, испачканную прошлым рас’маа’ру, своей женой и императрицей. На справедливое замечание о том, что империи нужна титулованная хозяйка благородных кровей и желательно без химерных рогов, Дэйн категорично заметил: «Моя империя и мне решать, какой будет императрица. Если придется устроить парочку показательных казней, чтобы заткнуть досужих болтунов, я сделаю это». Кем она была, чтобы отказывать императору? Всего лишь бесконечно влюбленной в него женщиной без прошлого и с туманным будущим.

— Я прикажу, чтобы болтунам как следует всыпали и отпустили на все четыре стороны, — смилостивился император. — Но предупреждаю, Киирис — это последний раз, когда я готов поступиться принципами. И лишь ради того, чтобы не огорчать свою беременную жену. Впредь прошу тебя не вступаться за тех, кто настолько не ценит свою жизнь, что готов разменять ее на пару бессмысленных басенок об императрице. Иногда лучше искоренить глупость до того, как она даст всходы. Я не из тех слабохарактерных идиотов, которым страшно управлять умным народом.

Она с благодарностью прижала его ладонь к своим губам. Никто не говорил, что женой императора быть проще, чем его рабыней. А Дэйн не позволял себе слабости нигде, кроме их спальни, где они сбрасывали одежды и короны, и снова становились простыми смертными, которые находили успокоение друг в друге.

— Не возражаешь, если я оставлю тебя одну? Нужно написать целую гору чинушам из Торговой лиги, пока они не возомнили, будто могут сесть мне на шею. Точно не хочешь подняться наверх?

— Нет, мой император, я хочу еще немного побыть здесь. Погода чудесная, мне не хочется прятаться от солнца в четырех стенах. — Киирис не стала добавлять, что за ней и так повсюду таскались по меньшей мере четверо его вышколенных гвардейцев, готовых, если потребуется, отдать жизнь за императрицу. — Но ты можешь помочь мне сесть в кресло. Чувствую себя совершенно неуклюжей коровой, — посетовала мейритина.

— А я вижу перед собой женщину, ради которой пойду на край света и даже дальше. — Он поднял ее на руки, осторожно закружил, пока Киирис не сдалась и не позволила беззаботному смеху развеять внезапный приступ меланхолии. Потом Дэйн усадил ее в кресло, опустился на одно колено и мягко погладил два росчерка шрамов на шее. Они уже давно не болели, но иногда напоминали о себе, как любая старая и ноющая рана. — Я вижу женщину, которая пожертвовала для меня большим, чем кто-либо, — прошептал он, разглядывая ее так, будто и не было этих шести лет и они впервые обнажили друг для друга свои души. — Вижу императрицу, которая заботиться о людях, которые не стоят и капли ее любви. Вижу женщину, подарившую мне двух крепких сыновей с кровью богов. Сейчас мне до боли жаль, что я не могу любить тебя еще больше, ведь ты и так целиком в моем сердце.

Киирис потянулась к нему, отдалась поцелую со всей любовью, которая — она знала — не потускнеет даже, когда их тела станут лишь воспоминанием. В конце концов, их сказка оказалась тяжелой и мрачной, но много счастливее прочих. Потому что они заплатили за нее болью, кровью, страданием и собственными жизнями.

Когда Дэйн ушел, она с наслаждением подставила лицо теплым солнечным лучам. Пошел уже второй год, как пустынные земли вокруг Мерода начали зеленеть, и даже здесь, под охраной Аспекта, Киирис ощущала, как медленно разрушается тяготеющее над империей проклятие сгинувших мейритов. Когда-нибудь, и в эти края вернутся птицы, и первые люди привезут на телегах свой нехитрый скарб. Она больше не слышала теургию, но все еще иногда могла видеть будущее. Пусть отрывисто и неясно, словно разглядывала причудливые узоры, нарисованные ветром в облаках.

Она приложила к глазам ладонь, всматриваясь в белоснежные хлопья на безупречно-синем небе — и выше, туда, куда не мог заглянуть никто. Выше и дальше, сквозь время, сквозь сущность мироздания.

«Я знаю, что ты там, Раслер, — произнесла мысленно, когда взгляд опустился с небес прямо на заснеженные, обледеневшие равнины чужой, неизвестной земли. — Я знаю, что ты, наконец, проснулся. И я скажу императору, что тебе понадобится его помощь, чтобы отвоевать Северное королевство. Поверь, я точно знаю, что даже богам иногда никак не обойтись без помощи смертных».