— Запаслись, батюшка.

— Завтра приходите с удостоверениями».

Упомянутые удостоверения, паломнические, тоже выдавал монастырь. Он же вел запись богомольцев по разным поводам — от выдачи рождественских «звезд» до работ по рытью катакомб. Запись позволила предотвратить хаос при осуществлении этих бесчисленных проектов.

В 1911 г. в монастыре появилось нечто вроде доски объявлений — место на внутренней стороне стены, куда вывешивались разные фотографии или курьезы.

Одним из главных направлений царицынской деятельности о. Илиодора были беседы, называемые им «патриотическими собеседованиями» — его излюбленный жанр. В донесениях и газетных отчетах их часто путали (или нарочно смешивали) с богослужебными проповедями. Действительно, граница между религиозными и политическими речами у о. Илиодора была размыта. Нередко он переходил ее, уже стоя на амвоне: «начинает он говорить на тему очередного прочитанного Евангелия. Но выдержки из Св. Писания под влиянием страстного темперамента политического оратора скоро уступают место патриотическому красноречию».

Тем не менее, о. Илиодор старался отделить проповеди от политических речей, выделив для последних особое время — вечер воскресенья, после акафиста. Для этого в храме было устроено возвышение — «эстрада», где ставился стул для проповедника. Со временем иеромонах решил вовсе вынести свои беседы из-под сводов храма, пояснив, что на святом месте и в облачении неловко говорить о «всякой дряни — безбожной, развратной, паршивой интеллигенции», и стал, по почаевскому обычаю, произносить речи во дворе.

«Назначение внебогослужебных бесед — ознакомление слушателей живым, образно-увлекательным языком с тем, что, соприкасаясь с заветами вечной истины Божией, нашей святой веры православной, требованиями христианской нравственности и здоровой, исторически слагавшейся русской общественности, так или иначе уклоняется от этих заветов и этих требований», — докладывал преосв. Гермоген.

Темы для бесед о. Илиодор черпал из новостей общественно-политической жизни, за что преосв. Гермоген назвал его «эхом церковным».

Пользовавшиеся огромной популярностью, увлекательные, доходчивые, беседы о. Илиодора играли большую роль в патриотическом воспитании народа. «…уже и теперь, в числе богомольцев монастыря мы видим немало молодых людей, бывших усердных посетителей происходивших в 1905 году митингов», — отмечал «Братский союз». Иеромонах говорил, что в случае революции призовет своих приверженцев «восстать против окаянных богохульников». Илиодоровцы составят ядро, к которому примкнут многие тысячи. «Бог помог, — вот в Царицыне у меня народ крепкий, хороший: лучше все помрем, как один, а уж если что, так революции у нас не будет, за это поручусь». В подтверждение своих слов о. Илиодор торжественно, как в Почаеве, вопрошал народ:

— Постоимте же, братие, грудью за русское дело?

— Постоим, постоим! — слышались голоса.

Благотворное влияние о. Илиодора на бывший «революционный город» и «очаг революции» отмечали еп. Гермоген и Н. Н. Тиханович-Савицкий.

Рычагом влияния илиодоровских слушателей на общественное мнение были телеграммы в газеты с протестами против всяких неурядиц. Сознавая тщетность этих посланий, о. Илиодор, однако, настаивал на их отправке: «пусть наш протест не имел успеха, и все же наш долг — протестовать!». Тексты протестов писал обычно сам иеромонах от имени «многотысячного народа». Враги упрекали о. Илиодора за этот прием, обвиняя в подлоге. На самом же деле телеграммы выносились на своеобразный референдум: о. Илиодор оглашал заготовленный черновик в храме и просил добровольцев зайти к нему в келью для подписания.

По праздникам и особым поводам о. Илиодор для обучения истинно-русских людей патриотизму устраивал на монастырской площади патриотические торжества. Декорациями для них служили 11 картин, настолько громадных, что каждую из них несли по 30 человек. Центральная картина изображала женщину в доспехах, символизировавшую Русь и попирающую ногами поверженных инородцев. Был еще изображен убитый студент, но вовремя спохватились и замазали. Под этой картиной была подписана цитата из любимого стихотворения о. Илиодора: «Русь идет, идет, великая». Очень по-илиодоровски было поместить в центр композиции эту аллегорию вместо царского портрета. Патриотические картины изображали поучительные сюжеты русской истории — Минина и Пожарского, смерть Василия Рябова, смерть Ивана Сусанина, избрание на царство Михаила Федоровича и т. д. «Как вытянутся все эти картины одна за другой… Да как глянуть так издали, со стороны красота неописуемая!».

Само торжество заключалось в движении картин, духовенства и хора по площади под пение разных патриотических песен. На один праздник по приглашению иеромонаха явился аккомпанировать пению местный военный оркестр.

Неизбалованные развлечениями жители маленького уездного города валом валили на эти праздники, собиравшие по 15 тыс. чел.

Особым попечением о. Илиодора пользовались самые маленькие богомольцы.

«А что сказать про детей? Да они, можно сказать, постоянно здесь и живут, для них устраиваются игры в духе патриотизма, ведутся и беседы применительно к понятиям их возраста».

Настоятель неизменно оделял детвору гостинцами со своего стола, которые, собственно, для нее на этом столе и появлялись, — фрукты, печенья, конфеты Абрикосова.

«Дети очень любят иеромонаха», — отмечало «Новое время», передавая эпизод, когда о. Илиодор шутил с маленькими певчими, а те пытались его качать. Он же характеризовал их так: «они — ангелы, они никогда не сквернословят, не знают срамных песен и воспитываются в страхе Божием».

Труд о. Илиодора принес неожиданно огромные плоды. Народ валом повалил в его монастырь.

«Рабочему человеку, сами знаете, в будни ходить неколи, вот и ходят у нас на переменках», — рассказывал Кузьма Косицын.

Неработающие женщины ходили и в будни, многие — ежедневно. «Замкнула хату, ребятишек в охапку и сюда», — говорила одна из прихожанок.

Население ближайших к монастырю кварталов воцерковилось едва ли не поголовно. Приезжали богомольцы из сел, из других городов.

«…в церкви нашей не помещается и четвертая часть всех прихожан», — говорил Косицын. Даже полицейский чин в одном из протоколов не удержался и отметил, что из-за столпотворения в храме «невозможно было дышать и стоять».

«Без преувеличения смеем сказать, с приездом о. Илиодора Царицын стал похож немного на христианский город», — отмечали прихожане в 1908 г., а в 1910 г. говорили уже о полном успехе: «Языческий город он сделал христианским».

Паства неоднократно указывала, что молитвами и трудами иеромонаха многие люди вышли «из грязи греховной» и приобрели «совесть чистую». «Погрязли мы в своих грехах, ходим мы во тьме и только стараниями, глубокой верой и молитвами нашего обожаемого батюшки отца Илиодора глаза наши начинают прозревать и различать свет». «Слушателями проповедника стали многочисленные закоренелые грешники, которые годами не бывали на исповеди и у причащения Св. Таин».

«…там, где было разбойничье гнездо, я воздвиг храм», — говорил иеромонах, а в своей исповеди-молитве продолжил: «пустыня преобразовалась в место духовно-нравственного воспитания народа Твоего и, как благовонный цветок, процвела».

Особенно часто отмечалось благотворное влияние о. Илиодора на закоренелых пьяниц. «Многие от вина отстали, потому некогда пить… Вот какой наш батюшка!». Двое рабочих завода «Урал-Волга» «с волнением» рассказывали Роговичу, «как их самих и многих им подобных проповеди о. Илиодора отрезвили от революционного угара, вернули