[нрзб], нужно непременно быть целомудренным, трезвым, воздержным и стараться не расстраиваться: ни горем, ни радостью, ни заботами. Сила любви к Вам, живущей во мне, могла бы в Царицыне сделать три Кронштадта».

Словом, духовная прелесть широко раскинула свои сети на илиодоровском подворье. Великолепно устроенной общине грозило вырождение в секту. Но указанные пороки развивались исподволь, и о. Илиодор имел достаточно времени для исправления.

Приезд еп. Гермогена со святынями

По-видимому, именно при майской встрече в Петербурге преосв. Гермоген и о. Илиодор условились провести в Царицыне большое церковное торжество — передать растущему подворью несколько святынь. Дальнейшие переговоры велись, по-видимому, через брата о. Илиодора Максимилиана Труфанова, учившегося на первом курсе Санкт-Петербургской духовной академии.

В письме 11.VI о. Илиодор набросал протокол, отразивший его прирожденную изобретательность и почаевский опыт. Прибывающего пароходом преосвященного предлагалось встречать крестными ходами от всех храмов. Процессия же от подворья должна была погрузиться на паромы и плыть три версты навстречу владыке. Затем все переместились бы на подворье, где после приветственной речи о. Илиодора — а как же! — совершилось бы богослужение. Впрочем, на своем плане он не настаивал.

Приезд преосвященного должен был стать большим событием для города. Как сообщал о. Илиодор, «весь Царицын пришел в движение». В монастыре заготовили флажки, венки и зелень.

Однако преосв. Гермоген медлил — сначала задержался в Сарове, затем в Саратове. Тогда о. Илиодор поехал к владыке сам, чтобы просить о приезде и заодно доложить о делах «Братского союза». Иеромонах вернулся вечером 27.VI, а на следующее утро прибыл преосв. Гермоген.

Как и предполагалось, преосвященного встретил крестный ход во главе с о. Илиодором. Владыка привез иконы Казанской Божией Матери, преподобного Серафима Саровского и великомученика Пантелеймона с частицами свв. мощей. От пристани до монастырского подворья шествие ограждала цепь «знаменщиков» с флажками в руках. Это был «поистине великий православный Крестный ход».

В монастырском дворе о. Илиодор произнес речь, а ответную — еп. Гермоген, сочувственно отозвавшись о настоятеле, который, «не жалея духовных и физических сил, радеет с малых лет о вере православной». Затем преосвященный совершил молебен.

Еп. Гермоген оставался в Царицыне до 3.VII, занимаясь, в числе прочего, делами местного отдела «Братского союза».

Иеродиакон Феофан и холера

Летом в Царицыне произошла вспышка холеры. С благословения преосвященного о. Илиодор устроил трехчасовое ночное бдение (20.VII) с крестным ходом по городским храмам. Собралось 3 тыс. чел. У каждого храма шествие останавливалось и совершался молебен об избавлении от напасти.

После этой ночи о. Илиодор от переутомления слег с бронхитом.

Тут на первый план выдвинулся иеродиакон Феофан, которого о. Илиодор опрометчиво притащил с Волыни. Здесь, в Царицыне, стало очевидно, почему этому иеродиакону пришлось бежать из Житомира куда глаза глядят. О. Феофан пьянствовал и подбивал братию на бунт против своего благодетеля. Очередной запой пришелся на июньскую отлучку о. Илиодора, и тот по возвращении прогнал недостойного насельника вон. Вдоволь пошатавшись по городу, иеродиакон вернулся к о. Илиодору, упал ему в ноги и попросился назад в монастырь. Настоятель снова пожалел несчастного и принял его с условием исправиться, вопреки здравому совету преосв. Гермогена.

Однако о. Феофан не сдержал слова. «…он опять запьянствовал, я не знал, что с ним делать, — рассказывал о. Илиодор. — Сам Господь выручил меня. Иеродиакон пропадал всю ночь, упал на улице в пьяном виде и заявил полиции, что у него холера». Это было 27.VII в разгар холерной эпидемии в Царицыне. В полицейской части о. Феофан изложил следующую легенду: он, дескать, болеет уже несколько дней, но деспот-настоятель отказывается позвать к нему врача, так что пришлось сбежать с подворья. После этого иеродиакон, по-видимому, вернулся назад.

Вслед за ним на подворье явились околоточный надзиратель Подгорнов и санитары.

— Помощник полицмейстера прислал меня взять холерного иеродиакона!

— Холерного иеродиакона у меня нет, а есть запойный, — возразил о. Илиодор. — Ради Бога, возьмите его. Избавьте меня от него.

Околоточный рассмеялся, но задачу свою выполнил: мнимого больного отправил в холерный барак, а келью распорядился продезинфицировать.

Примчавшийся «на место печального происшествия» настоятель застал там неприятную картину: санитары заливали раствором новенькую братскую келью. Ужаснувшись, о. Илиодор прогнал незваных гостей вон, а околоточного пригласил вновь к себе, где потребовал составить протокол на… Бочарова!

Подгорнов отказался составлять протокол на собственное начальство, а в защиту действий полиции сослался на заявление самого о. Феофана о своей болезни. О. Илиодор «посмеялся над тем, что холерные могут ходить по городу и сами являться в полицию и заявлять, что у них холера», и обещал пожаловаться губернатору.

Протрезвев в холерном бараке, о. Феофан, между прочим, сообщил, будто о. Илиодор тоже болен холерой. «По всей вероятности, на основании сведений, данных о. иеродиаконом, полиция приходила ко мне на подворье и несколько раз справлялась, не холерой ли я болен. А добрые люди доносили мне, что полиция хочет взять меня в холерный барак и там прикончить меня серьезно, все время караулили…». Едва ли эти донесения соответствовали действительности. Скорее всего, слухи о холере о. Илиодора и его братии раздувались с расчетом выставить его мракобесом, отрицающим медицину. Позже столичная печать сообщала о якобы назначенном расследовании духовной власти по поводу холерных заболеваний на царицынском архиерейском подворье.

Заметка о женщинах в «Царицынской жизни»

Но вскоре о холерной версии все забыли, потому что ей на смену пришла гораздо более яркая.

Дело в том, что месяцем ранее на подворье поселилась экономка — некая Васса Родионовна. Не ограничиваясь своей непосредственной задачей, эта «простая, благопослушная богомолица» стала раздавать приказания, что, конечно, никому не понравилось. К тому же о. Илиодор опрометчиво поселил ее в комнате, смежной с его кельей.

Среди братии нашлись лица, не постеснявшиеся оговорить настоятеля. Это были все тот же иеродиакон Феофан и послушник Игнатий Дергунов. Оба они заявили полицмейстеру, что в монастыре ночуют женщины. Иеродиакон, кроме того, повторил эту клевету в редакции «Царицынской жизни», куда явился после выписки из холерного барака.

Нетрудно представить радость «стервятников», заполучивших в свои когти такой козырь. 8.VIII не в городской хронике, как обычно, а на второй полосе, на видном месте газета поместила короткую заметку под крупным заголовком «Тайны иеромонаха Илиодора», начинавшуюся так:

«Уже несколько раз доносились до нас слухи, что в помещении иеромонаха Илиодора в архиерейском подворье часто гостят и заночевывают молодые женщины. До сих пор мы осторожно относились к этим слухам и старались их проверить.

Теперь нам сообщили из достоверного источника, что о странных ночных посещениях иеромонаха женщинами известно очень многим лицам, которые специально за этим следили».

Легенда о холере, скрытой под маской бронхита, тоже была изложена в этой статье, но поблекла на фоне скандального начала заметки.