class="p1">О. Илиодор был глубоко потрясен. Газета оскорбила его столь же сильно, сколько несправедливо. «Меня опозорили на весь город и на всю Россию». Паства смутилась. Человек десять из числа духовных чад о. Илиодора отказались ходить к нему на исповедь.

Столкновение с полицией 10.VIII.1908

Ближайшую же воскресную беседу с паствой — 10.VIII — о. Илиодор посвятил злополучной статье. Заранее пронесся слух, что предстоит «особенное» собеседование.

Богомольцы и любопытные стали стекаться на подворье с 3-х часов пополудни и продолжали подходить, поэтому об их численности сведения противоречивы — от 2 тыс. до 10 тыс. «…к началу вечерни буквально негде было упасть яблоку».

Не вполне оправившийся от бронхита, «больной, истерзанный всей своей душой, едва держащийся на ногах … от полного истощения сил» проповедник, от которого после недавних событий «осталась одна тень», сделал попытку реабилитировать себя в глазах паствы.

Отслужив молебен о прекращении холеры, перед отпустом о. Илиодор произнес длинную речь. Это редкий случай, когда его проповедь известна не только по газетным и полицейским сообщениям, но и по его собственному изложению.

Начал он спокойно. Показав на примере апостола Павла и о. Иоанна Кронштадтского, что на святых всегда клевещут, он отметил, что и сам, продолжая их дело, подвергается той же участи. Затем изложил историю появления злополучной заметки, особое внимание уделив личности иеродиакона Феофана. Наконец вынул из кармана рясы номер «Царицынской жизни» и полностью прочел саму заметку.

«Итак, православные люди, — с волнением продолжал о. Илиодор. — Пред вами, на священном амвоне, в священническом облачении, стоит поучает вас развратник, блудодей, самый безнравственный человек, вор, мошенник, обманщик, лиходей ваш. Нет ли среди вас хотя одного лица из тех многих, которые специально следили за тем, как ко мне ходили молодые женщины и у меня заночевывали. Нет ли здесь оскорбленных мною в своих самых лучших семейных чувствах мужей? Нет ли здесь среди вас обиженных и соблазненных мною ваших жен, матерей, дочерей, сестер и родственниц. Если есть, так выходи же сюда на амвон, становитесь со мной рядом, изобличайте меня в блуде и разврате, свидетельствуйте против меня и, если найдете меня виновным во всем этом, то сейчас же снимите с меня священные одежды, выведите за ограду святой этой обители и разорвите меня на части, побейте меня каменьями, убейте меня, найдите мне тысячу смертей. Я их всех достоин, если, будучи развратником и блудником, был вашим наставником и учителем!».

В это время, по свидетельству репортера, «нервность и возбужденность иеромонаха Илиодора отразилась на слушателях; в толпе послышались всхлипывания и истеричные взвизгивания».

«Что вы стоите, что плачете? Идите, обличайте, берите, убивайте. Я достоин такой участи», — настаивал он.

Но никто не вышел, потому что почти все слушатели плакали. Это было лучшее свидетельство его невиновности.

Кое-как успокоив толпу, он перешел к другим доводам. Напомнил, что богомольцы отлично видели его образ жизни в те месяцы, когда он ютился в пономарке. Затем повернулся к иконам и поклялся, что чист.

Наконец, удовлетворившись сочувственными возгласами толпы, о. Илиодор призвал слушателей опровергнуть клевету, для чего обратиться к полицмейстеру и всем лицам, ответственным за напечатание злополучной заметки, — редактору, издателю и даже владелице типографии.

Прием, к которому прибегнул о. Илиодор, вызвал негодование властей. Гр. Татищев еще долго удивлялся его привычке «апеллировать к толпе», не понимая, что речь идет не о случайных людях, а о пастве, с которой священника связывает духовное родство. Да и к кому было еще апеллировать? К братии, среди которой нашлись доносчики? К властям, которые его ненавидели?

Было бы странно, если бы после такого тяжелого обвинения он не сделал попытки оправдаться перед народом и как ни в чем не бывало провел обычную духовно-патриотическую беседу.

Сомнителен только финал этой речи. Поглощенный своей обидой, о. Илиодор не задумывался, к чему может привести его призыв и как вообще толпа может посетить его обидчиков, не нарушая закон. По своему легкомыслию проповедник, сам того не ожидая, дал сигнал к беспорядкам.

После проповеди, по традиции, весь народ запел «Вечную память» погибшим от рук крамольников. Тут стряслась беда.

Среди толпы находились два преподавателя местной гимназии, из любопытства зашедшие послушать о. Илиодора. Они выделялись из массы простонародья, будучи одеты «более изысканно — в штатском платье». На них косились с явной неприязнью, подозревая в них тех самых репортеров, на которых в своей речи жаловался о. Илиодор. Какой-то рабочий, обращаясь к одному из непрошеных гостей, велел ему уходить. Его товарищ так и сделал, шепнув другу, чтобы тоже ушел. Но тот замешкался.

Свидетельства о том, чем именно этот учитель Троицкий привлек к себе внимание толпы, противоречивы: то ли он улыбнулся, то ли даже смеялся «во все лицо», то ли сказал об о. Илиодоре что-то непочтительное.

Лицо, схватившее учителя, утверждало, что слышало его слова: «А я могу доказать, что все, что газеты говорят, сущая правда». Подобное же объяснение происходящей свалки прозвучало в толпе: «этот человек именно хочет доказать, что у о. Илиодора находятся девки и бардак». Поэтому, повинуясь только что произнесенному приглашению — «выходи же сюда на амвон, становитесь со мной рядом, изобличайте меня в блуде и разврате», — толпа схватила несчастного и потащила к о. Илиодору.

Уверения самого Троицкого, что он ничего плохого не делал, а лишь выделялся интеллигентным видом, не выдерживают никакой критики.

Пока учителя тащили, его несколько раз ударили по голове и изорвали на нем пиджак. Окружающие, не видевшие начала конфликта, думали, что попался репортер. Под впечатлением выслушанной речи толпа увидела в Троицком главного врага.

Намерение доставить жертву на амвон было забыто. Учителя окружили женщины, которые стали царапать ему лицо, хватать за волосы и бить по голове. Тут подоспели на помощь присутствовавший по наряду помощник пристава 3-й части Эрастов и иеродиакон Павел. О. Павел стал отгонять женщин, а Эрастов, заслоняя собой бедного учителя, кричал: «Что вы делаете, оставьте его, о. Илиодор, бьют!». Внимание толпы переключилось на защитника, а Троицкий вырвался на свободу.

Бочаров доносил, что учитель был избит «сильно», «жестоко», что, «окровавленный и избитый», он «был доставлен в 3-ю часть для оказания ему медицинской помощи». Живописал избиение и газетный отчет: «В воздухе замелькали женские и мужские руки. Мужчины работали кулаками, женщины ногтями, и скоро из толпы послышались отчаянные вопли учителя, заглушавшие рычание толпы».

На самом деле жертва пострадала исключительно от женских рук, точнее, ногтей. Один из очевидцев это даже за удары не признал, указывая, что учителя никто не бил. Другой тоже находил, что Троицкий «отделался легко», однако отмечал, что последствия могли быть гораздо серьезнее: «Он совершенно не защищался и