к семье, к церкви, отдалили от пьянства». «Прихожане вылезли из грязных вонючих ям, в которых жили жизнью животных, — говорило некое осведомленное лицо, — обходят кабаки, в которых они прежде были завсегдатаями и зажили в чистеньких комнатках и квартирах».

Сам о. Илиодор называл свой монастырь «гнездом Православия, где выводились трезвые, воздержные, кроткие, трудолюбивые птенцы-люди», говорил, что обитель «служит утешением и убежищем для всех ищущих света евангельского учения».

Лица, постоянно посещавшие монастырский храм, в официальных бумагах обыкновенно именовались богомольцами, но фактически были прихожанами.

«„Наш храм… Мой храм… Я тоже здесь хозяин!..“. Это гордое чувство живет в каждом из богомольцев Илиодора», — отмечал очевидец.

Действительно, иеромонаху удалось за короткое время создать при монастыре православную общину. «Верующий православный народ в Царицыне о. Илиодором объединен в одну могучую семью». Сам он тоже раз употребил подобный термин, описывая одну из своих бесед с паствой как носившую «чисто частный, семейный характер».

По уверениям о. Илиодора, его община насчитывала более 20 тысяч чел… В 1911 г. он просил у Государя для нее 30 тысяч крестиков, однако прихожан оказалось меньше, чем крестиков.

Численное преимущество в этой семье было, несомненно, у женщин, которых недруги презрительно именовали «илиодоровскими бабами». По подсчетам жандармов, 4/5 почитателей о. Илиодора составляли жены рабочих. Это обстоятельство любили подчеркивать недоброжелатели: «Море женщин и единицы мужчин». Здесь снова следует вспомнить отзыв преосв. Антония о «неистовом обожании» со стороны «баб».

Но была ли почва для насмешек над «бабами»? О. Илиодор в годы своего монашества безукоризненно соблюдал обет целомудрия. К женщинам относился доброжелательно, называл их уменьшительно-ласкательными именами, но и только.

Что касается прихожанок, то за всех них, разумеется, отвечать невозможно, но ошибкой было бы связывать их поведение исключительно с «обожанием». Один из братьев Труфановых объяснял преобладание женского пола тем, что «проповедь батюшки действует, конечно, сильнее на более мягкие сердечные души женщин». Была и другая причина. «Семейный характер» общины предполагал нагрузку, непосильную для трудящегося человека. Приходить на разные назначаемые о. Илиодором собрания, провожать его на поезда и пароходы в разное время суток, а потом часами встречать его, не зная точного времени прибытия, — могли только неработающие женщины. В отличие от своих мужей, они располагали свободным временем — именно так сам о. Илиодор объяснил преобладание женщин в устроенном им летом 1911 г. саровском паломничестве.

Той же причиной объясняется возрастной состав илиодоровской паствы, среди которой враги замечали, в основном, «людей, только что вышедших из детского возраста», и «таких престарелых, которые возвращаются в детское состояние». «Илиодоровские „монастырские“ — люди праздные, отколовшиеся от трудовой жизни или еще не начинавшие эту жизнь. Старухи, девушки, дети, дуровка Марфуша, „крикухи“… Это, действительно, гвардия о. Илиодора. Но она возможно только в большом городе, где много „накипи“, а не в Почаеве, где все работают».

Сам иеромонах высоко ценил свою «гвардию», отмечая, что «одна царицынская баба стоит тысячи» петербуржских «рабов», которые «за себя не постоят».

Однако не стоит думать, что за царицынским проповедником шли только женщины и дети. Среди его поклонников было много мужчин.

«Я не баба и не подросток, а всем сердцем был и останусь с отцом Илиодором в его горячей деятельности…» — писал кн. М. Н. Волконский.

Под этими словами подписались бы сотни людей по всей России, и особенно в Петербурге. Вот и в Царицыне ядро илиодоровской общины составляли мужчины, и именно на их стороне был нравственный перевес, как численный — на стороне женщин.

Этих людей, чьи имена мелькают на страницах полицейских отчетов, Труфанов называл своими «друзьями», которые «близко около сердца держат общее святое дело». Характеризуя ближайших сподвижников о. Илиодора, полицмейстер писал: «все эти лица ведут трезвый образ жизни, отличаются набожностью, постоянно посещают монастырский храм, поведения хорошего, под судом и следствием не состояли, ни в чем предосудительном не замечались; по убеждениям — монархисты».

Несомненным лидером илиодоровской общины был Н. П. Попов. Отец трех дочерей, «чахоточного вида человек». Когда-то он служил становым приставом в Смоленской губ., но был уволен за растрату казенных денег. «…меня и семью мою … постигло страшное горе житейское, такое горе, которое многих доводит до самоубийства, но во мне еще осталась едва заметная во грехах моих вера, и она-то меня удерживает», — писал он.

Перебравшись в Царицын, Попов пошел служить табельщиком на заводе «Урал-Волга». В этот период и примкнул к илиодоровской общине, где очень ценился как интеллигент, «единственный грамотный и надежный человек». О. Илиодор характеризовал его как «самого ревностного, самого энергичного руководителя и распорядителя» в «святом деле за правду». «Образ жизни ведет трезвый, — дополняет эту аттестацию полицмейстер, — постоянно посещает храм монастырского подворья; пользуется неограниченным доверием поклонников иером. Илиодора и является главным распорядителем всех крестных ходов и устраиваемых патриотических манифестаций».

«Правой рукой» иеромонаха считался К. К. Косицын, бухгалтер горчичной фабрики С. Г. Войкина. Полицмейстер свидетельствовал, что Косицын «ведет трезвый образ жизни, достаточно развит, читает преимущественно газеты правого направления и книги духовно-нравственного содержания. Часто посещает богослужения в монастыре». «Кузя без малого в министры годится, ежели по разуму-то…» — с уважением говорил один из его единомышленников.

«Фанатично» преданный о. Илиодору, Косицын исполнял у него обязанности делопроизводителя, а также был товарищем председателя царицынского «Братского союза».

«Некий Кузьма Косицын» — напишет потом о нем Сергей Труфанов, словно и не было между ними многолетней духовной связи. Роднили их и принадлежность к казачеству, и политические убеждения. Косицын даже ушел служить от «жида» к русскому: «Да видишь ли, перекреститься там негде…».

Другим видным сподвижником о. Илиодора был Д. М. Шмелев, владелец небольшой железной лавки, «человек необыкновенно деликатный и тихий». Еще до знакомства с иеромонахом он полюбил читать святых отцов и делать «выписочки», особенно «насчет опровержения сектантства». «Лавка — что; надо как-нибудь жить человеку, а это совсем другое», — говорил он о своем увлечении.

Среди видных илиодоровцев было еще несколько зажиточных лиц — купец А. А. Жуков, лавочники В. А. Ягупов и С. Н. Аникин, а также сыгравший в судьбе Труфанова значительную роль И. И. Синицын, подрядчик по выгрузке трости Владикавказской железной дороги.

Яркую фигуру представлял собой содержатель бахчи И. Т. Утин («Терентьич»), бывший старообрядец и молоканин. Полицмейстер отмечал, что Утин «ведет трезвый образ жизни, читает книги духовно-нравственного содержания». На подворье у «Терентьича» было особое послушание — помощника миссионера. Иногда он произносил в церкви проповеди, но куда ему было тягаться с о. Илиодором! Никто и не слушал. «Терентьич» также бывал оппонентом на публичных диспутах с баптистами и разъездным миссионером в казачьих станицах, где не только спорил с сектантами, но и восхвалял своего пастыря, прибавляя ему популярности.

Вторым доморощенным проповедником илиодоровского круга был помощник начальника станции Червленой Владикавказской железной дороги А. В. Чмель, ярый патриот, организовавший первые отделы «Союза