Рита не шелохнулась.

Он потянул на себя ее тело, оно перекатилось на спину, и изее руки выпал один из ее пузырьков с таблетками. Ее глаза под полуприкрытымивеками были словно высечены из тусклого мрамора. Рот ее был полон зеленымирвотными массами, в которых она задохнулась.

Он смотрел на ее мертвое лицо, как ему показалось, оченьдолго. Казалось, голова его распухла. Ее рот был полон этого дерьма. Он не моготвести глаза. В его мозгу, как заводной заяц на игрушечной железной дороге,крутился один и тот же вопрос: «Сколько я проспал после того, как она умерла?»Ой как гнусно, парень. Как гнууууусно.

Наконец он вышел из оцепенения и выполз из палатки, оцарапаво землю обе коленки. Он подумал, что сейчас его вырвет, и попытался подавить всебе этот позыв. Больше всего на свете он ненавидел рвоту. Потом подумал: «Ведьты лез туда, чтобы ТРАХНУТЬ ее, парень!», и содержимое его желудка свободнымпотоком хлынуло наружу. Он отполз от дымящейся кучи, плача и испытываяомерзение от отвратительного привкуса во рту и в ноздрях.

Он думал о ней все утро. Он чувствовал большое облегчение оттого, что она умерла. Он никому об этом не скажет, конечно. Но это подтверждаловсе слова о нем его матери, Уэйна Стаки и даже специалиста по оральной гигиене.

— Никакой я не симпатичный парень, — сказал он громко ипосле этого почувствовал себя лучше. Говорить правду было легко.

Ларри сидел на мощеной живописной площадке рядом с шоссе.Оттуда открывался захватывающий вид на Вермонт, тянувшийся к Нью-Йорку взолотом свете утра. На табличке было написано, что расстояние до Нью-Йоркасоставляет двадцать миль. Дальний конец площадки был огорожен стеной изсцементированных камней. Рядом лежало несколько разбитых бутылок. Ииспользованный презерватив. Он предположил, что сюда приходили учащиеся среднейшколы и в сумерках наблюдали, как внизу один за другим загораются огни. Сначалаони приходили в возбуждение, а потом ложились вместе. БГТ — вот как они этоназывали. Большой групповой трах.

Так почему же ему так хреново? Он ведь сказал себе правду, такведь? Да. А ведь самое трудное было признать, что ты чувствуешь облегчение,разве нет? Что у тебя наконец сняли камень с шеи?

«Нет, самое трудное — это примириться с тем, что ты один.Что ты одинок.»

Ларри положил голову на колени и закрыл глаза. Он велел себене плакать. Он ненавидел плач почти так же сильно, как рвоту.

Ларри вернулся к палатке и откинул полог. Неподалеку онотыскал длинную палку. Он глубоко вдохнул, задержал дыхание и с помощью палкивытащил свою одежду наружу. Потом он отошел и оделся. Вдохнув еще раз, онвыудил свои ботинки. Присев на ствол упавшего дерева, он обулся.

Его одежда источала запах.

— Проклятье, — прошептал он.

Отыскав в Беннингтоне магазин мужской одежды, он разделся инадел на себя все новое. Выйдя из магазина, он завел «Харли». Он подумал, чтостоит остановиться у магазина туристского снаряжения и посмотреть, нет ли у нихпалатки и спального мешка, но больше всего ему хотелось поскорее выбраться изБеннингтона.

Выезжая из города, он оглянулся назад. Все, что случилось, —к лучшему, это действительно…

Ларри вновь взглянул на дорогу, и ужас сжал ему горло. Прямоперед ним возник перевернутый пикап с прицепом. Он резко повернул направо ипочти объехал его, но левый ботинок зацепился за задний бампер, и мотоциклвырвался из-под Ларри.

— С тобой все в порядке? — спросил он вслух. Слава Богу, чтоскорость была не больше двадцати. Слава Богу, что с ним не было Риты. Онанаверняка бы впала в истерику. Хотя, конечно, если бы Рита была с ним, он нестал бы оглядываться.

— Со мной все в порядке, — ответил он самому себе, но безособой уверенности. Он сел. Тишина вокруг сдавила его. Было так тихо, что еслидумать об этом, то можно сойти с ума. В настоящий момент он был бы рад даженытью Риты. Вокруг заплясали блестящие точки, и со внезапным ужасом он подумал,что сейчас потеряет сознание. «Я сильно ранен, через минуту, когда пройдет шок,я почувствую это, у меня глубокий порез или что-нибудь в этом роде, и кто,интересно, наложит мне жгут?»

Но когда угроза обморока миновала, он оглядел себя и решил,что с ним, пожалуй, действительно все в порядке. Он содрал ладони и правоеколено, но это были обычные царапины, и нечего о них беспокоиться, всякий можетсвалиться с мотоцикла, с кем не бывает?

Но он знал, что могло быть и хуже. Он мог удариться головойи проломить себе череп, а теперь он лежал бы под горячим солнцем в ожиданиинеминуемой смерти. Или он мог бы захлебнуться в собственной рвоте, как одна изнедавно почивших его знакомых.

Неверной походкой он подошел к «Харли» и поднял его. Он,похоже, никак не пострадал, но выглядеть стал иначе. Раньше это была простомашина, довольно симпатичная машина, которая могла выполнять две функции —перевозить его с места на место и давать ему возможность ощущать себя ДжеймсомДином или Джеком Николсоном в «Ангелах Ада на колесах». Но теперь егохромированные детали словно бы усмехались над Ларри, как балаганный зазывала, иприглашали его сесть и проверить, способен ли он укротить двухколесноечудовище.

С третьего раза мотоцикл завелся, и Ларри поехал соскоростью не более четырех миль в час. На руках у него были надеты браслетыхолодного пота, и никогда, никогда за всю его жизнь, ему не хотелось так сильноувидеть другое человеческое лицо.

В тот день он никого не встретил.

После полудня он позволил себе немного увеличить скорость,но когда стрелка спидометра дошла до двадцати, он не мог заставить себя сильнеенадавить на газ, даже если дорога впереди была свободна. На окраине Уилмингтонабыл магазин спортивных товаров, и он нашел там спальный мешок, мотоциклетныеперчатки и шлем. Но даже со шлемом он не мог заставить себя двигаться быстреедвадцати пяти. Перед слепыми поворотами он сбрасывал скорость, слезал смотоцикла и вел его по обочине. Его не оставляли видения, в которых он, лежа надороге, терял всю свою кровь, и никто не мог ему помочь.

В пять часов вечера перед Брэттлборо на мотоцикле зажгласьлампочка перегрева. Он оставил мотоцикл на дороге и пошел в город, неуверенный, что вернется за ним.

Этой ночью он спал в здании местной ратуши. В сон онпогрузился немедленно. Через некоторое время его разбудил какой-то звук. Онпосмотрел на часы. Было одиннадцать двадцать. Он приподнялся на одном локте иуставился в темноту. Если и был какой-то звук, то теперь он исчез. Замолклидаже сверчки.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвал Ларри, и звук собственногоголоса испугал его. Он пошарил в поисках двустволки и в течение долгой и всеболее тревожной секунды не мог ее найти. Потом он наконец нашел ее и, ни о чемне думая, нажал на курок. Если бы двустволка не была на предохранителе, она бывыстрелила. Возможно, в него самого.