Ибо… есть в тебе нужда

Ооооо, в мире есть в тебе нужда

В наши дни…

— Скажи, мальчик, что ты здесь делаешь?

Она кладет гитару себе на колени, как грудного ребенка, ижестом подзывает его к себе. Ник подходит. Он говорит, что просто хотелпослушать ее песню, что ее песня очень красива.

«Ты разобрался с этим черным человеком?»

«Он пугает меня. Я боюсь…»

«Мальчик, ты должен боятся. Все мы смертны».

«Но как мне сказать ему нет? Как мне…»

«Как ты дышишь? Как ты видишь сны? Никто не знает. Ноприходи ко мне. В любое время. Меня называют матерью Абагейл. Думаю, я самаястарая женщина в этих местах, и я до сих пор сама готовлю себе печенье. Приходико мне в любое время, мальчик, и приводи своих друзей».

«Но как мне со всем этим справиться?»

«Господь благословит тебя, мальчик, никто другой тебе непоможет. Просто надейся на лучшее и приходи к матери Абагейл, когда захочешь.Думаю, я по-прежнему буду здесь, искать меня тебе не придется. Так что приходиповидать меня, Я по-прежнему…»

«…здесь, прямо здесь…»

Он просыпался, и Небраска, запах кукурузы и темное,морщинистое лицо матери Абагейл постепенно растворялись в небытии. В сознаниепросачивался реальный мир, но не столько вытесняя сон, сколько заслоняя его.

Он снова был в Шойо, штат Арканзас, его звали НикомАндросом, и он никогда не мог ни говорить, ни слышать звуки «гитары»… но онпо-прежнему был жив.

Он сел на койке, опустил ноги на пол и поглядел на рану.Опухоль немного спала. Боль уменьшилась. «Я выздоравливаю, — подумал он согромным облегчением. — Скоро я буду в полном порядке».

Он поднялся с койки и захромал к окну, нога онемела, ночувствовалось, что это пройдет после небольшой физической нагрузки. Онпосмотрел на пустынный город, который был уже не Шойо, а трупом Шойо, и понял,что сегодня уедет отсюда. Далеко он не уйдет, но начать путешествие надо.

Куда отправиться? Ну, это он вроде бы знал. Сны — это всеголишь сны, но для начала можно пойти и на северо-запад. В Небраску.

Ник выехал из города на велосипеде примерно в четвертьвторого третьего июля. Утром он собрал себе рюкзак, положив туда на всякийслучай несколько упаковок пенициллина и кое-какие консервы. Он также захватилнесколько коробок с патронами и флягу.

Он шел по улице, заглядывая в гаражи, и наконец нашел то,что ему было нужно: гоночный велосипед, который как раз подходил к его росту.Он медленно поехал вниз по Главной улице, и его раненая нога начала медленноразогреваться от работы. Он ехал на запад, и его тень следовала за ним. Онминовал изящные, прохладные коттеджи в предместьях города, занавески которыхбыли задернуты на вечные времена.

Эту ночь он провел на ферме в десяти милях к западу от Шойо.К вечеру четвертого июля он был почти уже в Оклахоме. В тот вечер, перед темкак лечь спать, он стоял во дворе другой фермы и смотрел на метеоритный дождь,царапавший черное небо холодным, белым огнем. Он подумал, что никогда не виделтакой красоты. Что бы ни ждало его впереди, он был рад тому, что остался вживых.

Ларри проснулся в половину девятого от яркого солнечногосвета и пения птиц. Он лежал в одном из отделений двойного спального мешка поднизкой холщовой крышей двухместной палатки, которую они добавили к своемудорожному багажу в Пассаике утром второго июля.

Это утро в Беннингтоне, штат Вермонт, было особенным.Четвертое июля. День Независимости.

Он сел в своем мешке и посмотрел на Риту. Она по-прежнемуспала: ему были видны лишь очертания ее тела под стеганой материей мешка и пухее волос. Что ж, этим утром он разбудит ее красиво.

Ларри расстегнул молнию и вылез из мешка, сверкая голойзадницей. В первый момент по коже пошли мурашки, но вскоре он ощутил теплолетнего утра — было уже около семидесяти по Фаренгейту. Жаркий будет денек. Онвыполз из палатки, встал и огляделся.

Рядом с палаткой стоял «Харли-Дэвидсон» с объемом двигателя1200 см3. Вместе с мешком и палаткой они раздобыли его в Пассаике. Рите он ненравился — во время езды она отчаянно обхватывала Ларри — но она согласилась стем, что это самое удобное транспортное средство на дорогах, забитых брошеннымии потерпевшими аварию машинами.

Помочившись, Ларри прочистил горло, сплюнул и, настраиваясь,пропел несколько нот. Потом он набрал в легкие побольше воздуха и, чувствуя,как легкий утренний ветерок обвевает его грудь и ягодицы, громко запел:

Эй, дружок, посмотри,

Что осталось при свете зари

От того, чему был ты так рад

В час, когда догорает закат…

Он пропел всю песню до конца, обратившись лицом кпростиравшемуся Беннингтону, комически подвывая на последнем куплете, так какРита уже, наверное, откинула тент и смотрела на него с улыбкой.

Кончив петь, он обернулся, размышляя о том, что лучшийспособ начать новый год независимости в добрых старых Соединенных ШтатахАмерики — это устроить добрый старый американский трах.

Но перед палаткой никого не было, и он вновь почувствовалмгновенное раздражение, но тут же решительно подавил его в себе. Надо простопоставить себя на ее место, вот и все. Надо помнить о том, что она гораздостарше тебя, привыкла к другой жизни, и ей гораздо труднее, чем тебе,приспособиться к миру, перевернувшемуся с ног на голову. К примеру, этитаблетки. Он не очень-то обрадовался, когда узнал, что она взяла с собой всюсвою чертову аптечку. С чего бы это ей нервничать? Почему это ей не спится поночам? Разве он не заботится о ней?

Он подошел к палатке и на мгновение заколебался. Может быть,дать ей еще поспать? Может быть, она вымоталась? Но…

Он посмотрел вниз на своего вождя краснокожих и убедился втом, что вождь краснокожих вовсе не хочет, чтобы она спала. Исполнение«Звездного банана» привело его в состояние полной боевой готовности. Ларриоткинул тент и заполз внутрь.

— Рита?

После свежести раннего утра запах внутри палатки ошеломилего. Он был не таким уж сильным, потому что палатка достаточно хорошовентилировалась, но все же достаточно сильным, чтобы желудок его завязалсяузлом. Это был сладко-кислый запах рвоты.

— Рита? — Она лежала неподвижно, и лишь пух ее волос торчализ мешка. Его тревога нарастала. Он пополз к ней на четвереньках, и запах сталеще сильнее. — Рита, с тобой все в порядке? Проснись, Рита!