– Хельга.

– Откуда они приехали?

– Форт Ларами, Вайоминг.

– О'кей, шериф; сейчас самое неприятное. Какой номер твоейкредитной карточки?

Вздохнув еще раз, Алан назвал номер.

Минутой позже парад зверей на стенке под солнечными лучамивозобновился с новой силой и энергией.

Этот старикан, может, и никогда не позвонит мне, – подумалон, – и даже если он это и сделает, то вряд ли он сможет объяснить мне всю этучертовщину, чтобы я что-то попробовал использовать – да и как он смог бы этосделать?"

И все же Генри прав насчет одной вещи: у него есть какое-топредчувствие. О чем-то. И оно никак не исчезло.

Пока Алан Пэнборн беседовал с Генри Пейтоном, Тад Бомонтпарковал машину на одной из факультетских стоянок за учебным корпусом. Он вылезиз машины, стараясь ничего не задеть левой рукой. Какой-то момент он простопостоял на воздухе, наслаждаясь летним днем и совершенно необычнымумиротворением университетского двора.

Коричневый «Плимут» стоял бок о бок с его «Субурбаном», идва рослых охранника, быстро выбравшиеся из полицейской машины, тут же отмеливсякие мечты о мире и покое, которые могли посетить Тада, стоящего около тихогои величавого здания.

– Я только поднимусь в свою рабочую комнату на несколькоминут, – сообщил Тад. – Вы можете подождать и здесь, если хотите. – Он заметилдвух девушек, идущих прогулочным шагом, вероятно в Восточную пристройку, чтобыподать заявки на летние курсы. Одна была одета в ветровку и шорты, а на другойбыла почти несуществующая мини-юбка с разрезом, которую смог бы выдержатьтолько мужчина с крепкими нервами и сердцем. «Наслаждайтесь пейзажем».

Оба охранника с такой силой повернули свои головы зашествующими девицами, словно у них вместо шеи были какие-то невидимыепостороннему взгляду вертлюги. Наконец старший из двоих – Рэй Гаррисон или РойХарриман, Тад не был уверен, что правильнее – повернулся обратно к Таду Бомонтуи огорченно ответил:

– Конечно, приятнее было бы остаться здесь, но лучше все жеподняться с вами.

– Но, в самом деле, это всего лишь второй этаж!..

– Мы будем ожидать в холле.

– Вы даже не знаете, парни, как все это начинает угнетатьменя, – сообщил Тад.

– Приказ, – ответил Гаррисон – или – Харриман.

Было абсолютно ясно, что угнетенное состояние Тада – как,впрочем, и счастливое – для него значат даже еще меньше, чем ноль.

– Да, – сказал Тад, сдаваясь. – Приказ – это все.

Он пошел первым к боковой двери. Оба охранника шли за Тадомна расстоянии двенадцать шагов, причем в своей штатской одежде они выгляделидаже еще более явными копами, чем в обычной униформе – таково было глубокоеубеждение охраняемого ими великого писателя.

После теплого и влажного наружного воздуха, потокикондиционируемого воздуха обдали Тада прохладой. И сразу его рубашка ощутила,что по коже Тада побежали мурашки. Корпус, столь полный шума и движения вовремя академического учебного года, с сентября по май, сейчас производилвпечатление заброшенности, в этот субботний день в начале лета. В понедельникжизнь здесь проявится, может быть, не более чем на треть по отношению кповседневной суете в разгар учебы, но, тем не менее, корпус оживет. В понедельникоткроются трехнедельные летние курсы, но сегодня Таду было как-то особеннонеловко за свою охрану в безлюдном месте. Тад подумал, что, возможно, на второмэтаже и вообще никого не встретит, что избавит его от необходимости даватьобъяснения своим старым университетским друзьям и коллегам относительно техновых двух, не отстававших от него, где бы Тад ни был.

Второй этаж все же не был абсолютно пустынный, но Тадуудалось легко пройти выдавшееся испытание встречей. Роули Делессепс проплывалпо маршруту между общей профессорской и своей рабочей комнатой в обычной иизлюбленной манере... что означало, что вид у Роули был точь-в-точь как учеловека только что пропустившего сильный удар в голову, который отбил у него ипамять, и контроль за движениями ног. Он шел, словно в полусне, натыкаясь то наодну стену, то на другую, выделывая какие-то замысловатые петли, разглядываявсе вывески, плакаты, объявления, стенгазеты, прикрепленные на стенах и дверяхкабинетов и комнат его ученых коллег. Возможно, Роули и направлялся к себе –так, по крайней мере, это выглядело – но вряд ли кто-нибудь даже очень хорошознавший Роули Делессепса, смог бы за это поручиться. Черенок гигантской трубкибыл плотно зажат во рту Роули между его вставными челюстями. Эти челюсти былине столь желтыми как трубка, но весьма напоминали ее своим оттенком. Трубкабыла пустой и пребывала в таком состоянии еще с конца 1985 года, когда врачкатегорически запретил Роули курить из-за угрозы инфаркта. Он никогда особо ине любил курить, – объяснял Роули своим вежливым голосом всем интересовавшимсяего пустой трубкой. – Но, джентльмены, без этой трубки во рту... я не смогупонять, куда мне надо идти или что надо делать, даже если мне и повезетсчастливо добраться сюда". Множество раз он производил впечатлениечеловека, не знающего где он находится и почему... то же самое, что и в данныймомент. Некоторые люди, знавшие Роули целые годы, вдруг неожиданно открывалидля себя, что он вовсе не такой рассеянный дуралей, каким им он всегда казался.Но некоторые так этого и не смогли открыть.

– Хэллоу, Роули, – сказал Тад, выбирая нужные ключи.

Роули вытаращился на него, затем осмотрел двух мужчин сзадиТада, отмел их и перенес взгляд на Тада еще раз.

– Хэллоу, Тадеуш, – ответил он. – Я и не знал, что ты ведешькакие-либо летние курсы в этом году.

– Я – нет.

– А тогда что же привело тебя сюда, в первый по настоящемулетний денек?

– Проверить некоторые заявки на мой курс, – сказал Тад. – Яне проторчу здесь дольше, чем мне нужно, поверь мне, старина.

– Что ты сотворил с рукой? Она у тебя черно-синяя дозапястья.

– Видишь ли, – сказал Тад в некотором смущении. Выдуманноеим объяснение заставляло Тада выглядеть либо пьяницей, либо идиотом, или и тем,и другим одновременно... но все же ее принимали куда проще и легче, чем туправду, которую он мог бы сообщить. Тад даже сам был глубоко удивлен ипозабавлен, открыв, что полиция восприняла его россказни столь легко, как иРоули сейчас – не было ни единого вопроса о том, как или почему Таду удалосьприщемить ладонь дверью собственного ватерклозета.

Он инстинктивно выбрал именно ту нужную историю – даженаходясь почти в предсмертной агонии. От него ожидали странных поступков – этодолжно было соответствовать его облику. В некотором роде, Тад продолжил ту же игру,которую он начал с интервьюером из журнала «Пипл» (спаси Господи его душу),рассказав тому о литературном рождении Джорджа Старка в Ладлоу вместоподлинного места – Кастл Рока, и о тех причинах, по которым Старк пользовалсякарандашами, а не пишущей машинкой.