– Позвольте мне удалиться, мой господин.Мастер пришёл.

– Я хочу посмотреть на эту штуковину, – сказалон.

Она поклонилась и не разгибалась до тех пор,пока он не поднялся и не прошёл мимо. В соседней комнате работа уже шла вовсю.Плотники сооружали нечто вроде кресла без ножек. В нём Сикибу будет стоять наколенях во время родов, и в нём же она проведёт в этой позе двадцать один деньспустя. Врач сказал, что так будет лучше всего, ведь этим она избежит рискаприлива крови к голове. И всё же – простоять на коленях три недели краду,опираясь только на подлокотники? Её лицо оставалось, как всегда, бесстрастным,когда она смотрела на кресло. Её лицо оставалось таким же бесстрастным, когдаона смотрела на него. Рождение ребёнка было частью её долга – как женщины, какжены. Так её воспитывали с детских лет, и теперь она шла на это без страха.Само её существование определялось её господином, и она будет жить согласнообычаям, долгу и обязанностям, пока не сойдёт в могилу.

Значит, и её господин должен вести свою жизньсогласно обычаям, долгу и обязанностям. Он уже почти оправился от своей раны –благодаря её мази и ласковым, нежным ручкам. Шесть дней в неделю он отправлялсяв Ито, чтобы вернуться к вечеру уставшим до предела. Корабль был готов к спускуна воду, и, следуя приказу из Эдо, уже заложили новый, ещё больший корабль.Основа японского флота, если Иеясу когда-нибудь использует их.

Но сегодня он остался дома, чтобы отдохнуть изаняться усадьбой. Через час Кимура подведёт к крыльцу лошадей, и он отправитсяобъезжать свои поля, проверять урожай, который уже вот-вот нужно будетсобирать. Крестьяне будут простираться перед ним в пыли, демонстрируя ему своюпреданность и уважение.

В полдень он вернётся пообедать – скореевсего, рыбой, скорее всего, ещё дышащей, её мясо Сикибу собственноручно обдерётс костей, пока миски с рисом и приправами, сосуды с зелёным чаем и сакэ будутрасставляться на столике: и Сикибу будет наблюдать за ним с бесстрастнымуважением.

После обеда он сможет разок в неделю отдохнутьи развлечься – он удалится в специальную комнату, где будет медленно,напряжённо читать, потому что японская литература пока давалась с трудом. Оннедавно закончил «Гэндзи Моногатари» – длинную и скучноватую повесть, котораяпонравилась ему лишь тем, что была написана женщиной по имени Мурасаки Сикибу.Теперь он приступил к «Запискам у изголовья», которые презрительно называли«постельной книгой». Её тоже написала придворная дама, Сэй Сенагон.Действительно, со своими серьёзными рассуждениями и описаниями отношениймужчины и женщины японская литература серьёзно отличалась от всего прочитанногоим в юности.

Когда спадёт жара, он снова вызовет Кимуру дляобсуждения хозяйственных дел усадьбы и, возможно, объезда какого-либо участкавнешней ограды или чего-нибудь, что требовало господского глаза. Потом наступятсумерки, и придёт время ужина с Сикибу. Может быть, мицусаки с пластинкаминежного мяса цыплёнка, зажаренного тут же в очаге, запиваемое тёплым сакэ.Хорошая у них здесь, в Миуре, жизнь. После ужина Сикибу, пожалуй, споёт емусвоим высоким, чистым голосом, а потом уже.можно и в постель. Теперь уже,точнее, по постелям – её живот стал уже слишком велик, чтобы заниматьсялюбовью. Впрочем, сейчас они и так спали бы порознь, и она, наверное, дажеблагодарна своему состоянию, освобождавшему её по крайней мере от некоторойчасти супружеских обязанностей.

У ворот раздался какой-то шум, затем крики ивопли. В комнату ворвался Кимура, забыв даже поклониться.

– Мой господин… – с трудом вымолвил он. –Кейко…

Уилл кинулся наружу, несмотря на боль. В однусекунду он очутился во дворе. Там кружком стояли его самураи и их жены.

– Её оставили у ворот, мой господин, –выдохнул Кимура. – Мы не разглядели, кто её принёс, он ускакал на лошади.

Мужчины расступились, пропуская Уилла. В пылиу их ног лежала голова Кейко с палочками для еды, воткнутыми в узел волос намакушке. На лице его было написано бесстрастие, даже беспечность. Но он виделнадвигающуюся гибель и умер, сознавая, что принимает смерть за своегогосподина. Уилл медленно нагнулся и выдернул кокотану из уха, покрытогозапёкшейся кровью. Бессмысленный жест. Он протянул её Кимуре, не сводя глаз сзастывших черт.

– Герб Исиды Норихазы, мой господин.

Он вернул Уиллу маленький нож, чтобы тотубедился лично и запомнил его.

– Кимура, – сказал Уилл, – ты должен выполнитьодно моё задание. Скачи на юг Кюсю к Симадзу но-Тадатуне. Передай господинуТадатуне, что если он не стал ненавидеть меня за содеянное мной, то у меня кнему есть просьба. Однажды он собирался обучить меня искусству владения мечом,но я отказался. Теперь я хотел бы перенять его у такого мастера, как господинТадатуне. Передай ему это и пригласи от моего имени погостить в Миуре.

– Да, мой господин. – Глаза Кимуры заблестели.– Кейко будет отомщён.

Самураи издали радостный вопль: – Кейко будетотомщён!

Чья-то рука тронула Уилла за локоть.

– Этим вы восстановите свою честь, мойгосподин, – произнесла Сикибу. – И я подарю вам сына, чтобы имя Андзинаоставалось славным во веки веков.

Нежная ручка, нежные глаза. Господи, подумалон, так она злилась не из-за Пинто Магдалины, а из-за моего вызволения с дуэли?

Магоме Сикибу.

Ритмичная музыка наполняла огромную комнату, исемьдесят гейш грациозно двигались в танце, покачивая веерами, руками, низкокланяясь – калейдоскоп изящества и цветов, – после чего исчезали за ширмой.

Мужчины издали одобрительный гул, а служанкиторопливо внесли чашки с зелёным чаем, что говорило о конце пира. Разговорыстали громче, Казалось, вся Япония собралась сегодня во дворце Нидзе в центреКиото. Сияние огней, извещавших, что Токугава с церемониальным визитом посетилстолицу, было видно за много миль. Они освещали весь город, даже подсвечивалиогромную деревянную махину храма Кио-мицу, стоящего на холме над озером Бива.Свет и гомон, конечно, побеспокоили даже самого микадо, императорское уединениекоторого не позволяло ему посещать подобные балы.

Это ночь принадлежала тем, кто на деле правилвсей Японией, – кланам Асано и Като, Мори и Сацумы. У Секигахары они сражалисьдруг против друга, сегодня же они собрались, чтобы воздать почести своимгосподам.