Потому что здесь же пировали шесть принцев из родаТокугава, собравшихся вокруг нового сегуна, принца Хидетады. Даже старожилы непомнили такого великолепия, стольких богатых и могущественных людей,собравшихся одновременно в Киото. Огромный зал, не меньше шестидесяти татами,был расцвечен разноцветными фонариками, богато изукрашенными кимоно и поясамиважных гостей, сияющих серебром наконечниками копий стражи Токугавы, блескомдрагоценных камней на рукоятках коротких мечей – ведь все самураи были сегодняпри церемониальном оружии.

В одной комнате собрался цвет Японии – каждыйприсутствующий был полновластным правителем в своей провинции, абсолютнымповелителем десятка тысяч своих вассалов-самураев, миллиона серфов – крестьян –и бессчётного количества недочеловеков-ита. И тем не менее каждое ухо, а поройи каждая голова были направлены к двум маленьким фигуркам. Они сидели рядом вправом углу огромной подковы, образованной тьмой маленьких лакированныхстоликов, улыбаясь собравшимся гостям, иногда поворачиваясь друг к другу, чтобыпереброситься несколькими ничего не значащими фразами. Принц хотел, чтобы этобыл весёлый бал, где каждый получил бы удовольствие от жизни, от хорошейзакуски и доброго вина, посмеялся бы шуткам, поломал голову над хитроумнымизагадками и полюбовался искусством развлекавших их гейш. Принц выглядел, аможет, и сам считал себя отцом всех присутствующих великих людей, а не простоих признанным лидером. Потому что если каждый присутствующий следовал за флагомрода Токугавы, то никто из этих присутствующих не сомневался, за кем следуетэтот род.

Никто – пожалуй, за исключением юноши,сидевшего рядом с ним. Тоетоми но-Хидсери было уже восемнадцать – крошечнаяфигурка, до странности напоминающая своего отца. По крайней мере, тем, кто, каксам Иеясу, ещё помнил Хидееси в молодости. Он мало ел, чуть пригубливая вино,едва обращал внимание на девушек – гейш. В течение всего пира он неразговаривал с Токугавой, пока к нему не обращались с прямым вопросом. Взор егото и дело, словно ища поддержки, обращался на людей, прибывших с ним из Осаки,– Исиду Норихазу и Оно Чаруфузу.

Но уже подали чай, и конец был не за горами.Иеясу отхлебнул глоток и посмотрел на юношу поверх края своего красноголакированного бокала.

– Это самая памятная ночь в моей жизни,Тоетоми но-Хидеери. Я уже было думал, что так и сойду в могилу, не повидавбольше сына моего самого старого и лучшего друга. Но моё счастье было быполным, если бы твоя очаровательная мать сочла возможным приехать к Киотовместе с тобой.

– Я могу лишь ещё раз передать извинения моейматери, мой господин Иеясу, – ответил Хидеери.

– Конечно. И всё же в значительной мере еёотказ вызван недоверием ко мне.

– Мой господин…

– И поэтому я хочу, чтобы ты передал ей,Тоетоми но-Хидеери, что её страхи беспочвенны. Разве тебе не были оказаны здесьвеличайшие почести, разве у тебя есть хоть малейший повод для подозрений?

– Вы обращаетесь со мной и моими людьми свеличайшим уважением, мой господин Иеясу.

– Разве я не обожествляю твоего отца? Развепамятник ему – не прекраснейший во всей Японии?

– Я благодарен вам, мой господин Иеясу. Яхочу, чтобы вы знали это. Может быть, моя мать чувствует себя слишком старойдля подобного путешествия.

– Какого путешествия? От Осакского замка доКиото едва ли будет тридцать миль. И стара? Принцесса Асаи Едогими стара? Ну,уж этому я просто не могу поверить.

Хидеери улыбнулся:

– И будете правы, мой господин. Моя матьвечна, как и её красота.

– Да, это верно. – Иеясу вздохнул. – Но еёнастраивают против меня португальские священники.

– Мой господин?

– Эх, Хидеери, я ведь знаю, что священникисчитают Осаку даже более надёжным прибежищем, чем Нагасаки.

– Действительно, им там всегда рады, мойгосподин. Не только потому, что они видят столько несправедливостей к себе,столько преследований по всей империи с тех пор, как вы им пересталипокровительствовать. Но дело ещё в том, что я хочу узнать науки и культуруЗапада – они ведь столько могут рассказать нам: о литературе и искусстве,политике и, конечно, религии.

– И ещё об искусстве войны и владенииогнестрельным оружием, – заметил Иеясу.

Хидеери утвердительно наклонил голову.

– И этому тоже, мой господин Иеясу. Искусствовойны и умение владеть оружием – это ведь только другая сторона политики, нетак ли?

Иеясу бросил взгляд на юношу:

– Ты хотел бы сохранить торговлю сПортугалией?

– Я хотел бы сохранить торговлю с Португалией,мой господин, к нашей общей выгоде. Так же, как вы хотели бы торговать сГолландией.

Снова быстрый взгляд:

– Ты информирован не хуже меня, Тоетомино-Хидеери. Я собирался выбрать Голландию в качестве торгового партнёра лишьпотому, что, несмотря на заключённое твоим отцом соглашение с Португалией, ниодин корабль из Лиссабона не появлялся у наших берегов вот уже пять лет.

– У них возникли свои внутренние проблемы, мойгосподин. Так говорят священники. Но разве Голландия проявляет больше интересак торговле с Японией? Уже пять лет пошло с тех пор, как вы отправили в Сиамголландцев Квакернека и За-ндвоорта.

Иеясу кивнул:

– И Зандвоорт вернулся с заверениями своихправителей. Хидеери позволил себе ещё одну улыбку:

– Но без кораблей. И без пушек, мой господинИеясу. Европейцы очень беспечны в том, что касается обещаний. Но у нас нетпричин расстраиваться по этому поводу. Священники сообщают мне, что величайшаяиз европейских наций начинает действовать и у наших берегов. Во всяком случае,они недалеко к югу.

Иеясу нахмурился:

– Я ничего об этом не знаю.

– И всё же это так, мой господин. Священникиочень подробно рассказали мне об этом. Похоже, что Испания и Португалия обеснаряжали ещё столетие назад экспедиции для поисков новых рынков. И, опасаясьвстречи и военных столкновений своих флотов, эти страны обратились к микадовсей Европы, которого они называют «Папа», чтобы он рассудил их в этом деле.Папа принял следующее решение: испанцам отдал место, именуемое Америкой, апортугальцам – нации, которые они именуют Востоком, то есть Китай, Островапряностей и Японию.

– Как самоуверенны эти народы и их Папа, –заметил Иеясу.

– Действительно, мой господин. Но практичны.