– Я не знала про ДТС, – тихо отвечаю я, ерзая на одеяле. Еще одна группа, еще одно место, которому можно принадлежать, только на этот раз несекретное. Я слышу голос отца: «Тебе нужно сообщество, Бри».

Поняв мои эмоции по выражению лица, Патрисия ободряет меня:

– Бри, еще только первая неделя занятий. Не стоит корить себя, если ты еще не выяснила все и обо всем.

Мягкая благосклонность и теплота их лиц покоряют, и на моем лице против воли возникает выражение благодарности. Глубоко вдохнув, я криво улыбаюсь Патрисии. Мария рассказывает мне больше про ДТС и приглашает меня на встречу на следующей неделе, а я спрашиваю о ее специализации, поскольку, кажется, этот вопрос в кампусе всегда задают первым.

– История искусства, – отвечает она в перерывах между порциями ростбифа. – Родители были не в восторге, когда я им об этом сообщила, но этим летом я училась в Париже, проходила стажировку по кураторству и архивистике в Музее д’Орсэ. Это помогло.

– Могу представить. – Учиться за границей мне вообще не приходило в голову. Студенты программ раннего обучения не могли подавать заявку на обмен через Каролинский университет, но для старших курсов такие возможности существовали.

– А как насчет тебя?

– Я на раннем обучении, так что у меня пока еще нет специализации. У нас много вводных курсов и занятия по свободным искусствам.

Мария наклоняется вперед, всматриваясь в мое лицо, в ее лице проступает тревога.

– Ты так юна! Я не сообразила.

Я пожимаю плечами.

– Я высокая.

– Нет, – отвечает она, прекращая есть сэндвич. – Я не про это. Я имею в виду, что ты настолько молода – и при этом знакома со смертью.

Я никогда не слышала, чтобы кто-то говорил что-то подобное со времени похорон. Я смотрю то на одну, то на другую и вижу в них обеих жалость. Я укрепляю стену и только потом спрашиваю:

– Извините, а как вы собирались мне помочь?

Патрисия откладывает в сторону сэндвич.

– Бри, во время нашей вчерашней прогулки мне стали ясны несколько вещей. Во-первых, у тебя самой есть ветвь корня – та, что дает тебе способность видеть его в чистой форме. Во-вторых, то, что ты открыла мне в воспоминании Луизы, – что ты знакома с Орденом Круглого Стола. Если это правда, то ты сидишь здесь только по одной причине – Орден не знает, на что ты способна. Я права?

Я поеживаюсь под ее взглядом, но киваю.

– Это радует, – вздохнув, говорит Патрисия. – Тяжелый опыт научил наших людей прятать способности от них, даже когда мы работали в их домах и ухаживали за их детьми.

Я не подумала об этом и теперь чувствую себя глупо, что не спросила раньше. Как именно мастера корня все это время прятали способности от наследников, оруженосцев, пажей… и от всех, кто принес Первый Обет и получил видение? Патрисия понимает вопрос по моему лицу.

– Мы можем быть почти невидимками, когда нужно, – сухо говорит она. – Искусство корня знает об их происхождении, их миссии и о том, как они используют эфир, чтобы находить существ с перекрестков. Также мы по опыту знаем, что они делают с чужаками, использующими силу. Как они забирают их, запирают или что-то еще хуже.

– Я не рассказывала о вас никому в Ордене, – быстро отвечаю я, – если вы об этом переживаете.

Она кладет ладонь поверх моей.

– Я думаю, ты этого не сделаешь. Но ты по-прежнему в опасности каждый раз, когда оказываешься рядом с ними.

– Я знаю, – тихо произношу я.

– Тогда зачем? – спрашивает Мария, на ее лице написана растерянность. – Скрывать, кто ты на самом деле, проводить время в мужском клубе. Искажать себя, придавая удобную для них форму? – Она морщит нос. – Звучит утомительно.

Неожиданно я ощущаю ком в горле. Ведь она права. То, как Воугн по-прежнему смотрит на меня. То, что сказала Тор в ночь перед моим Обетом. То, как на меня смотрят пажи, выбывшие из испытания, но все равно предпочитающие держаться рядом с Ложей. Сколько энергии я потратила, чтобы понять, думают ли они так же, как Воугн, о том, почему я оказалась пажом Ника – что дело в поле, в расе или и в том, и в другом. Это выматывает – соблюдать правила Ника и одновременно те, которые я установила сама для себя. Я могла бы возразить, что в Ордене тоже не все белые, что там есть Сара, но потом вспоминаю, что она сказала о своем отце и торжественных ужинах, и снова чувствую усталость. Они оба проделывают тот же трюк, что и я: пытаются понять, как выжить в воде, где точно есть акулы, – потому что иначе никак.

Но с Марией и Патрисией я не ощущаю ничего подобного. Элис – мое безопасное пространство, мой дом, и так будет всегда. Но прошли месяцы с тех пор, как я находилась среди только темнокожих женщин, и это не просто безопасно, это… освобождает.

Мне кажется, что, если совру им сейчас, это станет последней соломинкой, которая сломает мою спину. А я не могу этого допустить. Не сейчас.

– Я не верю, что смерть мамы была несчастным случаем, – начинаю я, и их глаза расширяются. – На прошлой неделе я… кое-что вспомнила. В ночь, когда она умерла, один из их магов – мерлин – стер память мне и моему отцу, когда мы были в больнице, и я не знаю почему. Я считаю, что Орден мог убить ее, что что-то случилось, пока она училась здесь, и это превратило ее в мишень для них. Я вступила в Орден, чтобы выяснить правду, но я не с ними. Я против них.

Наступает тишина. Ветер поднимает шаль Патрисии, треплет волосы мне и Марии. Ни одна из них не отрицает моих подозрений и даже не подвергает их сомнению. На их лицах мелькает одна и та же эмоция, но слишком быстро, чтобы ее распознать.

Патрисия заговаривает первой:

– А у тебя есть доказательства?

– У меня есть воспоминания Рут о том, что случилось в кампусе, когда мама была здесь. Если я пройду их испытания, я получу титул в их мире и они будут мне доверять. Я смогу задать больше вопросов, и тогда я получу доказательства.

– Ты ищешь мести?

Я прикрываю глаза. Это слово я никогда не произносила. Но мне это было и не нужно, да? Оно в каком-то смысле всегда было во мне. Месть, справедливость. «Но даже этих слов недостаточно», – шепчет тихий голосок. Они недостаточно