– Я думаю, мне лучше уйти, – мягко сказал Джон,склоняясь над Сабриной.

Ее лицо покрывала испарина, глаза потускнели, и, судя повсему, приступы боли все учащались и учащались. Когда он покидал комнату,Сабрина вскрикнула. Выйдя в холл, Джон принялся прохаживаться, прислушиваясь кзвукам из соседней комнаты. Но лишь час спустя Джон услышал крик жены и замерна месте. Очнувшись, он нервно постучал в дверь, которую открыла старшая изакушерок.

– Ей нужна тишина! – громко прошипела она.

У нее было строгое лицо, обрамленное накрахмаленным чепцом.

– А в чем дело? Разве я шумлю?

Тут он снова услышал стон жены и, не обращая внимания наакушерку, устремился в комнату. Сабрина лежала в постели. Задранная ночнаярубашка открывала ее огромный живот. Но это зрелище не смутило Джона. Подойдявплотную, он ласково заговорил с женой, которая вновь стала корчиться оточередного приступа боли. Акушерка растерялась, но тут вошел врач и слегкаизумился, застав в комнате Джона.

– Так, что у нас здесь?

Доктор пытался сделать вид, что нисколько не удивленпроисходящим, но было ясно, что ему хочется выставить Джона из комнаты. А тот,кажется, и не думал уходить, тем более что Сабрина буквально вцепилась в егоруку. Она находилась в таком состоянии, что уже плохо сознавала происходящее.Прикрывавшая ее тонкая простыня то и дело слетала в сторону, когда женщинаснова принималась метаться от боли. У нее был измученный вид, она отчаяннозадыхалась при каждом новом приступе. Вдруг она стремительно подалась вперед ипопыталась сесть. Лицо Сабрины сморщилось, но тут подоспела акушерка и уложилаее обратно, а доктор, совершенно забыв о присутствии Джона, устремился кстонущей женщине. Откинув простыню, он осмотрел ее живот, но в этот момент онавдруг диким, страшным голосом выкрикнула имя мужа. На лице Джона выступиликрупные капли пота. Она продолжала метаться на кровати, а он ничем не мог ейпомочь! Наконец доктор знаком показал, что хочет поговорить с Джоном, и вышелиз комнаты. Однако, заметив это, Сабрина ударилась в панику, и лишь послеочередного приступа боли Джон смог присоединиться к ждавшему в холле врачу,пытаясь понять, что происходит.

Голос доктора был спокоен:

– Все идет отлично, мистер Харт. Но вам придетсяоставить ее одну. Это слишком тяжелое зрелище. Ради нее, да и ради вас самого яне могу позволить этого. Дайте нам спокойно заняться своим делом.

– Каким делом? – Джон сердито посмотрел на врача. –По-моему, она все делает без вас и не хочет, чтобы я уходил. Вы не понимаете. Яединственный родной ей человек и близкий друг вдобавок. А она значит для менявсе. Когда-то я жил на ферме и знаю, как телятся коровы и жеребятся кобылы.

Доктор был шокирован.

– Но ведь это ваша жена, мистер Харт!

– Я это прекрасно знаю, доктор Сноув. И не позволю ейпасть духом.

– Тогда сделайте это ради нас. В конце концов, вы женаняли нас с этой целью.

Джон заколебался, не зная, на что решиться. Если он все-такиостанется, не повредит ли это Сабрине? Его не заботило, что об этом подумаютдругие, потому что он давно вышел из того возраста, когда его могли смутитьтакие пустяки. Черт бы тебя побрал, доктор Сноув, подумал он, глядя в глазаврача.

– Если она позовет меня, я войду. Это мой дом, моя женаи мой будущий ребенок.

Доктор был оскорблен в лучших чувствах, но лишь поджал губы.

– Очень хорошо.

– Так все действительно идет нормально?

– Я уже говорил это, но не думаю, что она скороразродится. Ей придется напрячь все свои силы, так что впереди нас ждет долгаяночь. – Он выглянул в окно, увидел восходящее солнце и чуть не улыбнулся. – Яхотел сказать, долгий день. Думаю, ваш ребенок родится не раньше обеда. – Онпосмотрел на свои карманные часы, и в этот момент из комнаты послышалиськакие-то странные звуки.

– Откуда вы знаете?

– Я говорю так, потому что много раз видел, какрождаются дети. А вы этого не знаете, что бы вы там ни говорили.

– Но кажется, что она... все это так долго...

– Ничего страшного.

Когда врач вернулся в комнату, оставив его в коридоре, Джонвдруг почувствовал, что у него разболелась голова. В последующие четыре часа онмерил шагами холл и сходил с ума от мучительного ожидания. Кончилось тем, чтоон выпил шотландского виски, подумав, что, если бы Сабрина сделала то же самое,это могло бы облегчить ее страдания. В два часа дня Джон все еще одиноко сиделна ступеньках лестницы прямо под знаменитым витражом и думал о своей жене. Заэто время акушерки несколько раз входили и выходили, но сам доктор появилсялишь однажды, повторив, что все идет хорошо, но придется еще немного подождать.

В четыре часа дня Джону послышался голос Сабрины, кажется,она что-то громко, пронзительно говорила. Затем послышался стон. Он мгновенновзбежал по лестнице и остановился перед дверью, не решаясь войти. А внутрипродолжали раздаваться то душераздирающие стоны, то пронзительный, задыхающийсявизг. Ему хотелось постучать в дверь и окликнуть Сабрину, но он боялся испугатьее. Больше всего на свете ему хотелось сейчас заключить ее в объятия, но онпродолжал молча стоять в коридоре. Снова услышав голос жены, он не выдержал,осторожно приоткрыл дверь и вошел. Сначала его никто не заметил, посколькушторы были задернуты и в комнате царил полумрак. Одна лампа горела на ночномстолике в изголовье кровати, другая – в изножье; в комнате царила страшнаядухота. Сабрина лежала в постели, широко раздвинув ноги. Ее прикрывала тонкаяпростыня, лицо было мокрым от пота, волосы спутаны, глаза закатились. Внезапноона стиснула руки и снова закричала от боли. Доктор поспешно поднял простыню, ипотрясенный Джон увидел маленькую головку, покрытую редкими волосиками. Стиснувзубы, он едва удержался от крика. Сабрина дернулась, из нее хлынули потокикрови, но Джон видел только торчащую головку младенца. Жена продолжала кричатьи тужиться, акушерки успокаивали и ободряли ее, доктор пытался повернутьмладенца за плечи... Джон стоял, обливаясь слезами, и вдруг... Да, это былребенок, крохотный мальчик, весь в материнской крови. Доктор передал егоСабрине, она подхватила ребенка на руки, и тут Джон шагнул вперед, заплакал иобнял их обоих. Доктор был шокирован его появлением, но промолчал. Это былисамые странные роды в его практике. Может быть, эти двое были не так уж неправы. Однажды они зачали своего ребенка в любви и согласии. Ждали его, асейчас малыша крепко держали не две, как обычно, а целых четыре руки. Мальчикгромко кричал, на часах было пять часов четырнадцать минут пополудни двадцатьвосьмого июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. В этот день в Европеначалась война.

Джонатан Терстон-Харт был крещен в старой церкви СвятойМарии на Калифорния-стрит, в январе 1915 года, когда ему исполнилось шестьмесяцев. В Европе уже вовсю шла война. По случаю крещения сына родителиустроили в доме Терстонов скромный прием, на котором присутствовали Крокеры,Флады, Тобины и Дивайны. Избранные гости поднимали бокалы с шампанским ипровозглашали тосты за здоровье младенца. Сами родители отпраздновали это событиепоздно вечером в той самой комнате, где и родился маленький Джонатан.