Говорят, что поляки особенно хороши в поэзии, любви и интригах. Но национальные стереотипы ничего не стоят. Не только темные очки делали Ярузельского непроницаемым – таким он был по характеру. Хорошо знавшие генерала люди говорили мне о его исключительной осмотрительности, взвешенности, осторожности. Генерал медлил. Беседовал с главой польской католической церкви архиепископом Юзефом Глемпом, обсуждал идею фронта национального согласия. Но оппозиция, уже почуявшая запах власти, не шла на уступки.

При этом в польском руководстве были консерваторы, считавшие, что Ярузельский преступно медлит. Наши военные разведчики получили конфиденциальную информацию: под председательством генерала Мечислава Мочара (кандидат в члены Политбюро, бывший министр внутренних дел, человек с репутацией «ястреба») встретились влиятельные польские военачальники, обсуждали вопрос о замене Ярузельского на более сильного и решительного руководителя.

Заместитель министра национальной обороны Польши генерал Эугениуш Мольчик обратился напрямую к министру обороны СССР маршалу Устинову: он и его единомышленники готовы «навести в стране порядок силами армии». А командир 20-й танковой дивизии Войска польского полковник Владислав Сачонек, напротив, сказал советским офицерам:

– Если союзнические войска войдут в Польшу, то польская армия окажет вооруженное сопротивление.

В ночь на 13 декабря 1981 года Ярузельский ввел в Польше военное положение. В шесть утра он обратился к стране:

– Наша родина оказалась над пропастью. Дальнейшее сохранение подобного положения вело бы к неизбежной катастрофе, к абсолютному хаосу, к нищете, голоду…

Он не до конца верил в успех.

В своем кругу сказал мелодраматически:

– Если план провалится, мне останется только пустить себе пулю в лоб.

Профсоюз «Солидарность» был запрещен, газеты, поддерживавшие оппозицию, закрыты. Телефонную связь отключили, школы и институты закрыли, ввели комендантский час, увеличили рабочий день, цензурировали почту, разослали военных комиссаров на предприятия и запретили ездить по стране без особой нужды. Бронетранспортеры на улицах, повсюду солдаты.

Наиболее заметные фигуры оппозиции, начиная с руководителя «Солидарности» Леха Валенсы, были интернированы. С ним разговаривали уважительно, называли «пан председатель». Требовали подписать заявление в поддержку введения военного положения. Он не подписал. Многие активисты «Солидарности» ушли в подполье.

Уже после смерти Суслова генерал Ярузельский прилетел в Москву. 1 марта 1982 год его приняли Брежнев и Андропов.

Юрий Владимирович записал:

«Тов Брежнев Л. И.:

Иного пути (кроме военного положения) не было.

Контр-революция рассчитывает оправиться от нанесенного удара и развернуть против Вас борьбу.

США готовят антипольскую и антисоветскую продукцию.

Тов Ярузельский В. В.:

Благодарит за теплые слова.

Момент для ввода военного положения был избран оптимальный.

Будем удерживать военное положение довольно долго.

Надо отвоевывать власть».

В Москве были довольны.

А 16 июня 1983 года в Польшу прилетел папа римский. Спустившись по трапу, поцеловал родную землю. Иоанна Павла II принял Ярузельский. Вспоминал, как от волнения у него тряслись ноги и подгибались колени. Через месяц он отменил военное положение и освободил большинство арестованных. Тогда мало кто еще понимал, что его акция поставила крест на социалистическом строе.

В новой Польше Войцеху Ярузельскому пришлось несладко. Генерала посадили на скамью подсудимых, но его защищали даже бывшие диссиденты. Я спрашивал тогда Адама Михника, главного редактора самой популярной в Польше «Газеты выборчей», как он относится к генералу, который во время военного положения отправил его в тюрьму?

– Теперь мы друзья. Иногда ходим вместе с Ярузельским в ресторан. Скандал! Наши радикалы-антикоммунисты злобствуют: «Михник – предатель!» Они не понимают, что Ярузельский бескровно вывел Польшу из социализма. Никто не думал, что это возможно.

Сам генерал Ярузельский сказал:

– В 1981 году мы добились военной победы, но потерпели политическое поражение.

Через несколько лет от социализма в Польше не осталось и следа. Исчез и весь социалистический лагерь. Неужели ничто не предвещало таких кардинальных перемен? Или в Москве просто не замечали признаки подступающего землетрясения?

Почему мы отстали?

Михаилу Андреевичу Суслову, конечно же, и в голову не приходило, что члены Политбюро, собиравшиеся в праздничные дни на трибуне Мавзолея, превратились в зримую метафору упадка советского строя.

Непосвященные не подозревали, как те, кому положено, заботились, чтобы вожди на Мавзолее не замерзли и не проголодались.

«Там стояли столики с телефонами и тележки, на которые мы ставили термосы с заранее сваренным глинтвейном, – вспоминал заместитель начальника отделения Особой кухни подполковник Игорь Николаевич Нетылев. – Это делалось на 7 ноября, 1 мая и в других подобных случаях. Рядом раскладывали выпечку, шоколадные конфеты в больших коробках. Эти конфеты дарили детям, которые поднимались на трибуны Мавзолея с красными гвоздиками для членов Политбюро. За Мавзолеем существовала пристройка, в которой стояли накрытые столы, здесь можно было поесть и первое, и второе».

В те годы даже сотрудники партаппарата в своем кругу, не стесняясь, крыли матом заскорузлую систему. Кадровая политика состояла в том, чтобы устранять сильные и самостоятельные фигуры, всех, кто мог составить конкуренцию несменяемым вождям.

Зримый пример – самоубийство разочаровавшегося во всем генерал-лейтенанта Сергея Михайловича Крылова, который возглавлял штаб министерства внутренних дел СССР (бывшее организационно-инструкторское управление). Крылов перешел в МВД из Комитета госбезопасности. Он не только писал доклады министру внутренних дел Щелокову, но и пытался перевести работу министерства на современные рельсы.

– Тот, кто рекомендовал министру Крылова, – рассказывал мне генерал Владимир Францевич Статкус, бывший заместитель начальника следственного управления МВД, – оказал Щелокову огромную услугу. Человек огромной энергии, Крылов умел пробивать свои идеи и собирать вокруг себя единомышленников.

В штаб МВД стекались сведения обо всем, что происходило в стране. Штаб занимался анализом преступности и разрабатывал научно обоснованные пути борьбы с ней. Сергей Крылов привел в министерство молодых и талантливых людей, они генерировали интересные идеи. В научно-исследовательском институте МВД выписывали все полицейские журналы, которые выходили в мире, покупали иностранные книги и изучали работу полиции за рубежом, особенно оперативно-розыскную деятельность. Щелокову переводили книги о полиции в разных странах, и он их читал.

В министерстве первыми заинтересовались полиграфом, детектором лжи. В 1968 году он прошел испытания на Петровке, 38. Но в ЦК эксперименты с детектором лжи сочли опасными – буржуазная выдумка.

Щелокову объяснили пользу профилактики преступлений и смягчения наказаний. И теперь он сам внушал партийным руководителям (хотя часто безуспешно), что не следует сурово наказывать за незначительные проступки – избыточная жестокость плодит новых преступников. Министр создал управление профилактики, которое опекало прежде всего тех, кто вышел на свободу. Им помогали найти работу, устроиться в жизни. Николай Анисимович понимал, что осужденные – тоже люди. Отбыв наказание, они выйдут на свободу и будут жить рядом с нами. Кому будет лучше, если они вернутся из мест заключения озлобленными и ненавидящими всех и вся?

Сергей Михайлович Крылов был необычным человеком. Молодым подчиненным хотелось с ним работать. На фоне яркого, фонтанирующего идеями Крылова остальные