мечтой о свободе и независимости. Польша дала католическому миру папу римского Иоанна Павла II, первого папу-славянина и первого за четыре века папу-неитальянца. Его появление в Ватикане было неприятным сюрпризом для Москвы.

Стачка на судоверфи имени Ленина в Гданьске, положившая летом 1980 года начало забастовочному движению, началась под огромным портретом папы римского. Выехав впервые за рубеж, лидер забастовщиков Лех Валенса отправился в Рим. Он встал на колени перед папой – это был символический жест, означавший глубокую внутреннюю связь «Солидарности» с церковью.

В Москве были крайне встревожены. На заседаниях Политбюро говорилось, что «нам нельзя терять Польшу» и придется идти на введение «чрезвычайного положения для спасения революционных завоеваний».

– Я в течение двух лет практически находился там, – рассказывал мне маршал Виктор Георгиевич Куликов, в те годы главнокомандующий объединенными вооруженными силами государств-участников Варшавского договора. – В двенадцать часов встречались с польскими руководителями и до трех часов вели откровенный разговор. После этого я обязан был доложить министру обороны Устинову. Устинов потом говорил: ты доложи Андропову, а после разговора с ним перезвони мне.

Польские руководители не знали, что делать. Они боялись, что «Солидарность» сметет их, но опасались и ввода войск Варшавского договора.

Генерал-лейтенант Виталий Григорьевич Павлов в те решающие для Польши годы возглавлял представительство КГБ СССР в Варшаве.

«Когда я прибыл в Варшаву, – вспоминал генерал, – мне открылось то, о чем до этого имел весьма смутное представление по скудным материалам, имевшимся в центре: внутренние интриги, борьба за первое место. Многие из известных мне деятелей социалистической Польши поражали своей ограниченностью, убожеством, узостью кругозора, отсутствием способностей, избытком амбиции и притязаний».

Павлов доложил Андропову, что на одном из заседаний польского руководства прозвучала фраза:

– Если мы не решимся пресечь действия распоясавшихся экстремистов, то кончится тем, что эти экстремисты нас всех повесят на телеграфных столбах.

И тут секретарь ЦК Стефан Ольшовский, считавшийся московским ставленником, бросил реплику:

– Или в Польшу придут советские войска, и мы опять-таки окажемся на тех же столбах.

Осенью 1981 года Польшу возглавил генерал Войцех Ярузельский. Он пользовался уважением в стране как профессиональный военный. И к нему хорошо относились в Советском Союзе. Он стал первым секретарем ЦК, главой правительства и министром обороны. Язык польских коммунистов изменился. Исчезла привычная лексика: рабочий, труд, пролетариат, пролетарская солидарность… Возникло слово «Бог». Ярузельский говорил с поляками патетическим языком, полным метафор.

Ярузельский – очень непростой человек, мотивы его поступков не всегда были понятны. Не только темные очки делали его непроницаемым. Таким он был по характеру. Хорошо знавшие его люди отмечали, что для Ярузельского характерны исключительная осмотрительность, взвешенность, осторожность. Главное в его характере состояло в нетипичной для эмоциональных поляков внутренней сдержанности и скупости эмоций.

Войцех Ярузельский родился в 1923 году. Его отец владел немалым земельным наделом. Когда немцы напали на Польшу, семья бежала в независимую тогда Литву, а через год туда пришли советские войска. Семью выслали в спецпоселение на Алтай. Сначала поселили прямо в тайге, где поляки валили лес. Ярузельского-старшего арестовали как землевладельца (классовый враг!) и отправили в лагерь. Когда выпустили, он был совершенно истощен и вскоре умер. Тем не менее Ярузельский сохранил добрые чувства к России.

В конце 1995 года я приехал в Варшаву и долго беседовал с Ярузельским. Бывший президент Польши по-прежнему носил темные очки. В нем было что-то завораживающее: боевой генерал с миниатюрной, даже хрупкой фигурой. Безупречно воспитанный, галантный и даже куртуазный. Ярузельский отличался завидной осанкой и отменной русской речью.

В 1943 году с их семьи сняли клеймо спецпоселенцев. Войцех вступил в польские части, формировавшиеся на советской территории, и воевал с немцами. В 1956 году в 35 лет он стал одним из самых молодых польских генералов. В 1968-м его назначили министром, в декабре 1970 года избрали кандидатом в члены Политбюро…

В Москве вздохнули с облегчением: Ярузельский всё сделает сам.

А если бы «Солидарность» взяла верх в Польше?

– Тоже бы не вмешались, – твердо говорил мне Леонид Митрофанович Замятин, руководивший отделом внешнеполитической пропаганды ЦК. – Первый, кто не допустил бы этого, – Ярузельский. Несмотря на его близость к Советскому Союзу, это польский националист.

В августе 1980 года в Варшаву приехал маршал Куликов. Обосновался в замке «Хеленув» под Варшавой.

– Когда я с Ярузельским встречался один на один, – вспоминал маршал, – он всегда спрашивал: вы нас в беде не оставите, если мы введем военное положение? Не помню, какого числа мне позвонил Суслов на командный пункт, попросил посетить Ярузельского и сообщить, что Политбюро приняло решение советские войска в Польшу не вводить.

Михаил Андреевич возглавлял комиссию ЦК по положению в Польше.

С советским посольством в Варшаве Москву связывала линия ВЧ-связи, но ее обслуживали поляки. Поэтому в комнате отдыха посла установили дополнительную аппаратуру засекречивания. В разгар польских событий на огромной территории посольства развернули еще и радиорелейную станцию.

Много позже генерал-полковник Виктор Петрович Дубынин рассказывал журналистам, что в 1981 году, когда он командовал дивизией в Белоруссии, у него уже был маршрут переброски дивизии в Польшу. Со временем Дубынин станет первым начальником генерального штаба вооруженных сил России.

– Не было такого плана, – возразил маршал Куликов. – Были наметки и рекомендации командующим Прикарпатским и Прибалтийским военными округами быть готовым в определенных обстоятельствах к выдвижению. Но плана как такового не было. Особенно, когда Суслов объявил, что войска вводиться не будут, была поставлена точка.

Но заместитель министра обороны СССР генерал-полковник Владислав Алексеевич Ачалов, который в ту пору командовал 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизией, описал в мемуарах, как вместе с командирами полков отправился в Варшаву на рекогносцировку:

«7-я дивизия должна была действовать в первом эшелоне – оседлать варшавский аэропорт и обеспечить высадку основных сил, которым предстояло взять под контроль здания ЦК партии, сейма, государственного банка, МВД и министерства обороны. Частью сил предполагалось создать рубеж обороны вокруг столицы на случай выдвижения сил Войска Польского».

Генерал Ачалов писал, что ему доверили особо секретную миссию:

«Лично командующий воздушно-десантными войсками и начальник генерального штаба поставили мне задачу: интернировать Войцеха Ярузельского и членов правительства, а также руководителей Польской объединенной рабочей партии и министерства обороны».

Председатель КГБ Виктор Михайлович Чебриков в интервью журналу «Коммерсантъ-власть» вспоминал.

«После известных событий в Польше в начале восьмидесятых годов встал вопрос о вводе туда наших войск. Представителей, как теперь принято выражаться, силовых ведомств вызвали к Брежневу. Первыми к нему в кабинет вошли военные. Они были за ввод войск. Судя по их настроению на выходе, им удалось склонить генсека на свою сторону. Меня он принял последним. Я изложил ему мнение комитета госбезопасности о возможных и катастрофических для нашей страны последствиях такого решения. Бойкот экономический, политический и культурный».

Все надежды возлагались на Ярузельского. Он должен был спасти социализм в Польше. Но генерал хотел создать у поляков впечатление, что, принимая