На очной ставке с Энко, проведенной в тот же день, Вевер засвидетельствовала, что Энко приходил к ней и просил отпечатать листовку. В «воззвании» Энко «слова, что он ГПУ считает таким же органом, как старая царская охр[анка], точно им сказано не было, но по смыслу получается так»[576]. Энко не отрицал, «что он ОГПУ считает таким же органом, как старая царская охрана, которая замучивала революционеров», а также спрашивал себя, «не были ли в таком состоянии опрашиваемые, которые дали откровенные показания. В связи с этим заявляет о себе, что умрет, но пусть посмотрят рабочие, кем он замучен»[577].

5 августа 1930 года Вевер выразила свое негодование перед следствием:

Ввиду того, что, по мнению Энко, я в его глазах предат[ельница, возводившая против него напраслину], чтобы искупить свою вину и возвысить себя.

Чтобы доказать неправильность его взглядов, я прошу Вас по окончанию следствия разрешить мне выступить на одном из крупных собраний рабочих Коломзавода с целью разоблачения контрреволюционной деятельности Энко, т. к., по моему мнению, это послужит лучшим орудием агитации.

Предлагаю настоящее не для того, чтобы оправдывать себя, а для того, чтобы доказать неправильность действия меня, в том числе и свои поступки, и чтобы товарищи не подменяли чувства гражданства чувством человека.

После этого прошу мне разрешить вместе с мужем уехать из Коломны, т. к. считаю, что он будет выслан.

P. S. Прошу понять меня правильно[578].

По окончании серии допросов следствие заключило, что Николай Сергеевич Бурцев дал «откровенные показания, осудив деятельность троцкистской организации как контрреволюционную». В отношении Бурцева дело было прекращено. Карл Адамович Энко так ни в чем и не признался и был выслан через ПП ОГПУ в Нижне-Волжский край сроком на 3 года. Адольфа Яновича Паукина перевели в Бутырку к чуть ранее переведенным туда Кутузову и Голякову[579].

Листовка-воззвание к съезду, о которой говорила Вевер, была, пожалуй, главным свершением коломенских оппозиционеров. Оппозиционеры заговорили еще в мае 1930 года о «необходимости отпечатать брошюру или листовку», чтобы раскрыть рабочим глаза. «Мысль эта совместная моя и Голякова (а может, я первый ее предложил, я уже не помню), – признавал на следствии Кутузов. – Написал ее сначала Голяков, показал Копылову и, очевидно, получил одобрительный отзыв». В тот же день Кутузов ее «несколько переделал и окончательно редактировал». Голяков также помнил, что «идею выпустить листовку к XVI съезду партии подал тов. Кутузов, который мотивировал тем, что вокруг этой листовки можно объединить рабочих. <…> Первый текст листовки набросал я, обвиняя ЦК партии во внутрипартийном режиме, но она вышла неудачно. Потом написал Кутузов, а я переписал».

Текст листовки не сохранился; по крайней мере, до следствия он не дошел. Голяков помнил, что «смысл заключался в том, что нужно прибавить зарплату». «Не нужно вести индустриализацию за счет мускульной силы рабочих», – писал Голяков, вспоминая об идеях Шляпникова. Кутузов восстановил содержание листовки подробней: «Мы озаглавили ее „К XVI съезду“, сводилась [она] в основном к следующему – насколько помню: „ошибки в политике ЦК привели страну к общему кризису как хозяйственного, так и политического администрирования“». Нереальные темпы коллективизации «подорвали сырьевую базу промышленности и поставили под угрозу союз с середняком и опору на бедноту. В ошибках и перегибах коллективизации повинен в первую очередь ЦК, так как Сталин, бросая лозунг ликвидации кулачества, не предостерег от излишеств и перегибов». Листовка включала ссылку на речь Сталина на конференции аграрников-марксистов, в которой впервые был публично выдвинут лозунг «ликвидации кулачества как класса»: «Раскулачивать не только можно, но и необходимо. Снявши голову, по волосам не плачут». Сталин продолжал: «Надо вскрыть ошибку тех, которые нэп понимают как отступление, и только как отступление. На самом деле Ленин еще при введении новой экономической политики говорил, что нэп не исчерпывается отступлением, что она означает вместе с тем подготовку для нового решительного наступления на капиталистические элементы города и деревни. <…> И если мы придерживаемся нэпа, то потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет служить делу социализма, мы ее отбросим к черту. Ленин говорил, что нэп введена всерьез и надолго. Но он никогда не говорил, что нэп введена навсегда»[580].

Сталин наобещал рабочему классу многое, комментировал Кутузов. На самом же деле «реальная зарплата рабочих не растет, материальный уровень жизни рабочих ухудшается в связи с обострением товарного голода и последствиями перегибов в коллективизации». Была ли такая фраза в листовке – неизвестно, но Кутузов не понимал, куда девалась политическая гегемония рабочего класса. «Лозунг самокритики вылился в формулу „критикуй себя, меня не трожь“. Активный рабочий зажимается. Растет карьеризм. Коллективное вступление цехами в партию – результат принуждения, оно способствовало понижению действительной рабочей активности и проникновению в партию сомнительных и карьеристских элементов». Как выпрямлять политическую линию? К чему стремиться? «Рабочие, – учил Кутузов, – должны требовать, чтобы съезд выслушал и правых, и левых, возвратить оппозиционеров из ссылки. Нужно требовать повышения реального уровня зарплаты, чтобы плановые предположения и директивы не оставались на бумаге».

В течение некоторого времени оппозиционеры были спаяны. В овраге около железнодорожной ветки шли «нелегальные совещания». Когда было менее опасно, Кутузов, Голяков, Энко ходили к Копылову на дом и там обсуждали, что делать с листовкой. Копылов признавался:

На другой день тов. Кутузов тов. Энко и тов. Голяков опять приходят ко мне на квартиру и говорят мне что все написано так что мы всю ночь не спали т. е. тов. Кутузов и Голяков то где бы нам ее зачитать Вам. Так что может быть с вашей стороны будет добавить или поправить на что я у себя на квартире не согласился это зачитывать а предложил им идти в овраг не доходя дома близ озерной ветки что и было принято приходя на место тов. Голяков вынимает написанную брошюру довольно большую и начинает зачитывать нам брошюра была написана прописью на подобии славянских букв, после зачитывания этой брошюры без всяких добавлений и поправок встал вопрос об отпечатке ее тогда они мне предлагают может быть ты возьмешься я ответил давайте попробую может быть найду кого либо.

Вначале, писал Копылов, Энко взял на себя инициативу массово растиражировать листовку через Вевер, которая приходилась ему свояченицей. «В это время тов. Энко делает свои услуги, что у него имеется родственница, т. е. жены сестра, которая нам может отпечатать так как она часто работает сверхурочно то это можно ей и отпечатать»[581].

Вевер, в свою очередь, свидетельствовала:

Разговоры наши произошли в следующем порядке: Энко просил меня предоставить ему пишущую машинку, говоря, что