Но почему она не чувствует боли? Уже мертва? И это душа, покидающая земную оболочку, не спеша рассматривает расползающееся багровое пятно на искусно вывязанном рисунке пончо.

Тихо… Ни шороха, ни звука.

С липких от крови звеньев привязи соскальзывают непослушные скрюченные пальцы. Она с опаской разминает их, возвращая чувствительность, распутывая цепь, сдвигая с застывшей широкой мужской ладони.

Приподнимается, упираясь в край натужно скрипящего шероховатой кожаной обивкой сиденья.

Путается ногами в мехе белодушки.

Выпадает из распахнутого зева кареты.

Мир переворачивается, а ей не больно. Совсем. Какое облегчение — совершенно не ощущать сжавшегося от напряжения в ожидании боли тела.

Слышится стон, и гулкое эхо голосом Карла хрипит вдогонку:

— Сто-ой…

Солнце, бьющее в глаза, заставляет зажмуриться. Сквозь веки вспыхивают алые сполохи. Мягкий дневной свет струится в блёклой зелёной листве, готовящейся к увяданию природы.

С трудом открытые глаза напряжённо всматриваются в окружающую картину. Тишина кажется естественной и ничуть не пугающей.

Приходит осознание случившегося. Хочется жить. Всегда хотелось. Видя поверженного врага — жить хочется вдвойне.

Девчонка, ухватившись за колесо, приподнимается, усаживаясь удобнее, упираясь в него спиной, опуская взор на грудь… Ниже… Кровь. Отвернув разрезанный край пончо и сорочки, смотрит на ровную поверхностную косую рану на боку, уходящую подмышку. Цепь, попавшая между клинком и телом, не дала рассечь рёбра и довершить работу палача. Вязаная накидка впитала кровь Фальгахена.

Понятно, почему не чувствуется боль. Вот она, реакция соединения спиртного с сонным зельем. Алкоголь плюс транквилизатор. Бесчувственность плоти. Результатом станет летальный исход. Не от ранения. От остановки дыхания. Лучше бы мгновенная смерть.

Она будет умирать во сне. Но не здесь, рядом с ненавистным женихом. Не в его замок доставят её тело. И похоронят не на его кладбище и уж точно не рядом с ним.

Кому понадобилась смерть путников? Такая мысль не беспокоила. Какая разница? Есть кому-то нужный результат. Хельмут, Шефер — имена или клички? Таких она никогда не слышала.

С трудом поднявшись, закинув пудовый поводок на плечо, прижимая руку к ране, придерживая напитавшуюся кровью ткань, поплелась вглубь леса.

Брела, куда несли босые ноги, не чуя холода сырой земли, не ощущая впивающиеся в ступни острые сучки и колючки.

Как зверь ищет уголок своего вечного покоя, так и она мутнеющим взглядом рыскала по окружающему пространству в поисках того единственного приюта, где ей суждено остановиться навсегда.

Цвета гаснут, блёкнут, уступая место пастельным полутонам.

В какой-то миг лишилась опоры под ногой, и только цепь, зацепившаяся за сук низкого корявого деревца, слегка сдержала стремительное падение.

Недовольный полушёпот осыпающейся листвы, сорванной падающим бесчувственным человеческим телом. Оно, разрывая зыбкую завесу тумана, летит в пустоту.

Глухой звук тяжёлого удара.

Вокруг пульсирующая яркими точками темнота, но мир продолжает вращаться перед мысленным внутренним взором.

Многоголосое эхо в голове постепенно сходит на нет, погружая разум в глубокий омут.

Лопается натянутая струна.

— Хозяин, кажется, мы опоздали.

Осадивший коня воин, привстав на стременах, беспокойно всматривался в выделявшуюся на фоне густых придорожных зарослей карету.

Прямо на них из кустов выскочил жеребец без седока. Фыркнул, приостанавливаясь, с опаской глядя на всадников.

Герард мрачным взором обвёл кровавую картину побоища. Убитые воины лежали беспорядочно, кто ничком, кто в согнутом состоянии… И не такое приходилось видывать. Ничего для него нового и необычного, если бы… Это «если бы» замедляло ток крови, останавливая сердце.

Отряд спешился.

— Ещё тёплые… — Услышал его сиятельство, направляя коня к карете.

Царившая тишина, глухая и тяжёлая, нарушалась лишь звяканьем уздечек да негромкими голосами стражников, обменивающихся между собой виденным:

— Коней угнали…

— Порубали всех…

— Оружие забрали…

Соскочив со скакуна, сунув голову в нутро кареты, Бригахбург не отпрянул от шибанувшего в нос тошнотворного запаха крови. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Карл… Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы поспешно перекреститься, шепнув слова упокоения убиенному. Не более того. Ни сожаления, ни сочувствия.

С учащённым сердцебиением облегчённо выдохнул, не найдя там Птахи. Усомнился: «Была ли она с ним?»

Заметил перевёрнутые туфельки. Её. Иноземные. Других таких здесь не сыскать. Значит, была здесь. Была…

Один вопрос не давал покоя: «Кто посмел напасть на карету с охраной?» Ограбление? Всё может быть. Тот самый случай, когда не нужно искать объяснения. Убили всех. Пленных не брали.

Отметил пустую брошенную шкатулку у колеса.

Меховая накидка, частично выпавшая из кареты со следами крови на пропитавшемся и ссохшемся ворсе, неприятно поразила воображение. Кровь на меху напомнила охоту на зверя.

Кровь и мех.

Кровь и смерть.

Осмотрелся.

Следы бурых пятен на мятой траве у колеса. Птаха сидела.

Следы уводят в заросли. Она ушла…

Его Таша ранена? Главное — жива.

Обернулся на подошедшего воина:

— Обыскать всё вокруг. Найти живых. Допросить.

Скинув давящую кольчужную броню, налегке направился по примятой траве, по следам пфальцграфини.

Сонная тишина, путаясь в верхушках смешанного леса, настораживала. В его глубине мерещилось что-то зловещее. Ожидание опасности напрягало нервы до предела.

Вслушивался до звона в ушах.

Всматривался до рези в глазах.

— Таша… — позвал негромко, словно она находится совсем рядом и слышит его.

Голос потонул в смутной непробиваемой тиши.

Следы петляли, сбивая с пути. Так уходит зверь от погони. Знала ли она, что никто за ней не идёт?

Остановился, снова прислушиваясь, отирая пот со лба. Тело лихорадило. Душа чуяла неладное, направляя путника в нужном направлении. Впервые слушал голос сердца, а не разума.

Раздалось ленивое постукивание дятла. Испуганно вскрикнула пёстрая сойка. Ей ответила другая.

Птицы… Звук их крыльев разбил безмолвие сонного леса.

Туда… Нужно идти туда. Кто-то спугнул птицу.