Барон дёрнулся, как от удара:

— Прекрати! — вскочил со стула, отходя к окну. — Понимаешь, не чувствую я, что её нет. — Коснулся груди, потирая. — Это трудно объяснить. Пока не увижу собственными глазами — не поверю.

— Скажи, пусть подготовят могилу для матери. Пора перезахоронить. — Подумал о том, если Таша будет найдена, он похоронит двух самых его любимых женщин рядом. Двух истинных леди.

Когда через два дня отряд вернулся ни с чем, братья облегчённо вздохнули.

Дитрих не верил в её смерть. Воспоминания бередили душу. То видел её в купальне, нагую, с каплями воды на стройном теле. То вдруг видел на берегу реки, лежащую рядом с ним на пригорке, так близко, что различал, как сужается её зрачок, глядя на яркое солнце. То видел последнюю встречу, тот поцелуй, сорванный силой, но от того не менее сладкий и волнующий. Понимал, что изводит себя напрасно. Но так было легче. Да, значительно легче.

И теперь, глядя на Герарда, не мог понять, принял ли тот её смерть, смирившись окончательно, или оставил в себе тлеющую искру надежды, которая либо разгорится, либо потухнет, лишившись веры. Застывший мёртвый взор, серый бездушный лик. Таким он своего брата никогда не видел.

Эта женщина изводила его своим присутствием. Она, как безликая тень, то молчаливо сидела подле него, робко вздыхая, то бесшумно двигаясь по покою, выполняла ничего не значащие действия: переставляла на столике кувшин и кубки, меняя их местами; поправляла полог, то сдвигая его, то раздвигая; оглаживала одеяло, разравнивая складки, а он следом движением ноги наводил хаос. И она через некоторое время поправляла снова. И он снова рушил безукоризненную ровность ткани.

Всё бы ничего, но зажим на её груди, скрепляющий края вязаной шали, нестерпимо бил в глаза. Не своим скудным блеском в этот пасмурный дождливый день, а своим напоминанием о его прежней хозяйке. Он помнит, как на днях, увидев его мерцание в ночной тиши, забывшись, обмолвился, назвав графиню чужим именем. И только склонившееся над ним лицо вмиг отрезвило. Графиня, конечно, поняла, кого он ожидал увидеть, но смиренно сделала вид, что не расслышала.

— Госпожа Юфрозина, — вздохнув, вымолвил Герард, — я могу обойтись без сиделки.

Она подняла на него глаза затравленного зверя:

— Мне совсем нетрудно, господин граф, — голос дрогнул. — Даже наоборот…

— Пожалуйста, идите к своему супругу. Непозволительно женщине проводить столько времени у ложа другого мужчины. Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю. — Он старался быть предельно обходительным.

— Понимаю, господин граф. Только то, что вы имеете в виду, совсем не заботит моего супруга.

— Вы меня не поняли… — Хотелось добавить, что она тугодумна. Но нужно сдерживаться от резких определений. Всё же графиня, какой бы она ни была, — член их семьи и как мать будущего наследника заслуживает снисхождения и уважения.

— Я поняла, — она утвердительно кивнула, — я его не интересую ни как собеседница, ни как жена, ни как женщина.

Герард подхватился, поворачиваясь к ней, игнорируя боль в груди:

— Вы хотите сказать, что после пира… — его глаза округлились. Правильно ли он её понял?

— Да, это и говорю.

— А как же… — он хотел добавить «наследник», но язык не повернулся.

Юфрозина, однако, была настроена решительнее отца мужа, собираясь посвятить его в подробности своей семейной жизни. Кто ей поможет, если не он? До пира ей даже не приходила в голову мысль, что супруг может пренебречь своими обязанностями. Она хотела дитя и собиралась исполнить свою мечту, чего бы ей это ни стоило:

— Мы почиваем в разных покоях.

— Я поговорю с ним. — Он знал, что робость сына не вызвана его неопытностью. Ирмгард не девственен. Смущало другое — женщина была настолько откровенна, что щекотливая тема не вызывала в ней неловкости.

— Не думаю, что это что-то изменит. Он даже не смотрит в мою сторону. Дитя должно зачаться в любви и согласии. Вы ведь не станете отрицать этого?

Он станет. Ещё как станет!

— Не совсем согласен с вами, — твёрдо заявил мужчина, пока смутно представляя, как будет переубеждать женщину. — Бывают обстоятельства…

Его перебили. Мягко и тихо:

— Вы хотите рассказать мне о долге? Тогда скажите об этом своему сыну, ваше сиятельство.

— Ступайте, госпожа графиня… — Больше он ничего не смог из себя выдавить. — Чёрт знает, что здесь творится…

Недоумённо смотрел в закрывшуюся дверь. Что ж, предстоит разговор с сыном. А о чём говорить? Как бы он действовал на его месте? Герард чертыхнулся, перевернувшись к окну, уставившись в него. Он постарался учесть всё, когда заключал это брачное соглашение. Не учёл, казалось бы ерунды, самой малости — возможности отсутствия симпатии между невестой и женихом. Тогда это никого не заботило и казалось незначительным. Кого в этом винить? Ирмгарда? Графиню? Обоих? У них было достаточно времени, чтобы присмотреться друг к другу и привыкнуть к мысли о совместной жизни. Вот и присмотрелись. Результат — разные опочивальни.

Мужчина задумался… Он никогда не видел, чтобы Юфрозина старалась сблизиться с женихом, привлечь его внимание этими их разными женскими уловками и штучками. Она никогда не шутила. Смеялась — да. Держа в руках человеческий краниум. Это выглядело зловеще и противоестественно. Но она не бесчувственна. Она — женщина. Почему-то вспомнились её прикосновения к нему, её слёзы и губы на его лице:

— Дьявол её бери! — его сиятельство потёр ноющую грудь, сознавая, что не всё так просто. Похоже, жена сына влюблена не в своего мужа.

Перед глазами всплыло смеющееся лицо Таши, искрящиеся лукавством глаза, послышался громкий заразительный смех. Всевышний! Больше всего он хотел лишиться этой памяти, сводящей с ума. И в то же время хотел видеть свою Птаху, хотя бы в видениях. Перебирал в памяти все моменты с её участием со времени появления в замке. По крупицам, день за днём восстанавливал её жизнь под его покровительством. Стиснув зубы, выл от тоски. Тело терзала бессонница.

* * *

— Это правда? — Ирмгард опустился в кресло у ложа отца.

— Ты о чём? — насторожился Герард.

— Знаешь. — Сухой бесстрастный тон. Пристальный взор. — Дядя сказал.

Его сиятельство перевёл дух: «О Таше».

— Правда. — Не отвёл глаз. Но недоверчивый взор сына не понравился. Тоже не верит, как и Дитрих? — Я её видел ближе, чем тебя сейчас. Я её держал в руках. Мёртвую.

Повисла долгая гнетущая тишина.

Отец смотрел на сына и не узнавал. Его мальчик возмужал. Пусть лицо осунувшееся и плечи поникшие, но взгляд… Взгляд взрослого мужчины. Решительный, твёрдый.

— Я знал. Она мне сказала ещё тогда… Давно… Как только появилась у нас.