Кива крестилась, стоя в сторонке, вспоминая день, когда бездыханного окровавленного хозяина под вой выскочившей челяди сняли с коня. Она неустанно благодарила Всевышнего, что буквально за день до этого в их замок прибыл Элмо Касимиро, и под его руководством были зашиты телесные повреждения графа. С её своевременной подсказки ему помогал уже, можно сказать, опытный в этом деле её мужчина, её Ланзо, согласно кивнувший на вопрос, поможет ли он господину лекарю спасти любимого хозяина.

Элмо пришлось недавно зашивать волосом лошади глубокую короткую рану. В качестве эксперимента. Здесь же, при виде сплошного кровавого рваного месива на груди господина, он усомнился в своём знании. Но вид аккуратных и быстро заживших швов Кристофа вдохновил его. Применение шёлковой нити для шитья хоть и было необычным, но сомнений не вызвало. Кого нужно благодарить в таком бесценном знании, знали все.

Сын Берты чудесным образом быстро встал на ноги и уже бодро ходил, слегка прихрамывая и даже бегая трусцой, туго перевязывая ногу перед тем, как ненадолго сесть на коня, всё же пока благоразумно предпочитая пешие прогулки.

Новым обитателям замка на их вопросы с воодушевлением и восторгом рассказывали о красавице-иноземке, убившей бандита и спасшей не только невесту вице-графа, но и его самого, а так же сына кухарки и маленького сынишку барона. И эта госпожа впоследствии оказалась потерянной дочерью некоего пфальцграфа и после двадцатилетнего отсутствия с радостью воссоединилась со своей семьёй. И самое главное, она скоро должна вернуться сюда, чтобы вступить в счастливый брак с их хозяином. Вот!

* * *

— Ну что ты молчишь? Который уж день пошёл? — Дитрих, сидя у ложа больного, нетерпеливо подрагивал ногой, вертя в руке спелое краснобокое яблоко.

— Что тебе нужно? — хриплый голос брата казался безжизненным и чужим.

— Совсем другое дело! — Яблоко, сорвавшись с ладони, со звонким шлепком упало на пол, откатываясь под столик. Барон не стал его доставать, сосредоточившись на лице Герарда.

Два дня назад, придя в себя, граф фон Бригахбург дал распоряжение спешно отправить гонца в поместье фон Россена. Его возвращения ждали с особым нетерпением. Новости оказались неутешительными.

Пфальцграф умер от удара, постигшего его после вести о пропаже старшей дочери. Её тело так и не найдено. Ходят слухи, что её захватили в полон, но требований о выкупе пока не поступило.

Герр Штольц отбивается от поставщиков и представителей верителей, которым почивший фон Россен должен крупную сумму золотом.

Арендаторы тоже ведут себя беспокойно, в ожидании праздника урожая, предполагая, что после набега верителей хозяйство окончательно придёт в упадок и им придётся съезжать с нажитых мест в поисках лучшей доли.

Младшая дочь Манфреда в трауре и никого не принимает. Но, узнав, от кого гонец, и в каком состоянии находится граф фон Бригахбург, пожелала ему скорейшего выздоровления с просьбой нанести ей визит после болезни. Если к тому будет желание его сиятельства.

Желание нанести визит скорбящей Эрмелинде у его сиятельства было. И огромное. Пока он не мог сосредоточиться на произошедших событиях. Мешали головные боли. Но то, что вернуться в поместье необходимо — сомнению не подвергалось. Похищение пфальцграфини и нападение на карету уже не казалось случайным. В такие совпадения Бригахбург не верил.

— Повтори мне, что ты узнал у Фальгахенов. Подробнее. — Герард повернул голову к окну, убеждаясь, что они с братом одни.

— Я тебе всё рассказал ещё два дня назад. — Дитрих, пока брат лежал в забытье, лично ездил в замок соседа, выразить соболезнование семье усопшего. — Никто ни о какой невесте ничего не говорил. Карла не видели с тех пор, как он уехал с отрядом в желании присоединиться к эскорту принца. Вдовствующая графиня Малвайн фон Фальгахен утверждает, что врагов у её сына не было, а нападение на карету и его смерть… На всё воля Всевышнего.

— Отправь людей, пусть прочешут лес дальше того места, где меня нашли. Собак пусть возьмут. — Неожиданно оживился граф.

— Не думаю, что это что-то даст, — осторожно начал барон. — Прошло шесть дней. Два дня лил дождь. Зверьё позаботилось, чтобы от тела ничего не осталось, кроме костей.

— Её утащил медведь. Засыпал валежником, — тяжело вздохнул его сиятельство.

— Думаешь, она выжила? Мне кажется, что ты ударился головой, и окровавленная пфальцграфиня тебе привиделась. Никто её, кроме тебя не видел.

— Говорил тебе, что держал её в руках. Бездыханную. У Таши рана была. Её нужно найти и захоронить.

— Ни на что не рассчитывай. Лес велик. Горсть костей в нём не найдёшь. — Ну, привезут останки, по чём мы узнаем, что её? Мало бродяг по лесам гибнет, да их кости зверь разносит?

Герард упрямо возражал:

— Скажи командующему, пусть придёт, — тряхнул головой, морщась от пронзившей боли. Не хотел признаться себе, что боится найти останки любимой. Казалось, что неизвестность будет лучше. Кого он обманывает? Себя? Свои глаза? Свои руки?

— Хорошо, — согласился Дитрих. — Будь по-твоему.

Смиренное согласие брата вдруг взбесило. Граф напрягся, приподнимаясь на ложе, скрипя зубами, прохрипел:

— Я видел, ты любил её.

— И что? Что с того? — Не стал отнекиваться барон. — Она выбрала тебя! А ты… Я бы её ни на минуту не оставил в том доме. С теми людьми.

— Я пытался её удержать. Ты же видел.

— Плохо пытался. Вязать нужно было. Не знаю… В церковь волоком волочь.

— Ты уже всё успел забыть. — От звука собственного голоса заложило уши. — И о Мисулле, и о Шамси Лемма. О ком я радел? О ком заботился? Если бы не я, где бы вы все сейчас были? Она сделала свой выбор! Я просил её остаться.

— Только вот мы здесь, все и вместе, а она? Где она? Что с ней?

— Убирайся! У меня нет сил спорить с тобой! Когда-нибудь ты поймёшь.

— Ищешь себе оправдание?

— Когда на кону стоит жизнь всей семьи и заметь, твоих детей тоже, смерть одного человека против смерти восьмерых и ещё неизвестно скольких… — Он не знал, как произнести то, что следовало: «…не окажется бесполезной»? А казалась страшной! Именно страшной. Несмотря на сердечную боль и образующуюся пустоту в душе, он пытался уверовать в то, что поступил верно. Выходило плохо. Да что там плохо! Он чувствовал, что медленно умирает без своей Птахи. — Что ты выберешь?.. Молчишь? Вот и я не знал, что так выйдет. Я всё сделал, что мог.

Дитрих уходить не торопился. Прикрыв глаза, он покачивался на стуле. Да, он готов согласиться с братом, что зачастую мы делаем выбор, считая его единственно правильным, и только время покажет, ошибались мы или нет. Но душа не принимала смерти той, которая влетела в их размеренную серую жизнь, перевернув всё с ног на голову. При её появлении он, словно очнулся от ленивого покойного сна. Понял, что значит за кого-то переживать и не спать ночами, понял, что значит быть отвергнутым. Узнал, как болит и стонет душа от ревности. И пусть за бравадой шуток и смеха не видно его метаний, он живой, из плоти и крови. Он всё ещё любит. Он верит.