А у кого-то все же учились?

Многому научился, конечно, у старшего поколения. Главным образом у Хомича, который «пас» меня первое время. Но я все-таки был другой комплекции, другого склада. Поэтому стал приглядываться к рослым вратарям. Мне импонировали Акимов, Никаноров, они отличались выбором места – зря не кидались за мячом, он сам летел к ним. Добивался того же, искал в воротах свою «точку».

Устроенные для нас Яшиным пиршества вратарского искусства, так или иначе впечатанные в память очевидцев и ставшие уже достоянием истории футбола, как нельзя лучше раскрывали его персональные способности, но в то же время чуть заслоняли, что ли, доминанту стиля, главную особенность его игрового почерка. Серьезных специалистов, да и любого посетителя стадионов, безусловно, впечатляло, как заматеревший, в последнее время казавшийся уже тяжеловатым и медлительным, сутулившийся Яшин мгновенно распрямлялся пружиной в реактивных полетах из угла в угол ворот. Но сам-то он старался обходиться без этих деликатесов, любил, можно сказать, простую вратарскую пищу, а потому еще больше впечатлял знатоков постоянством хозяйской предприимчивости в воротах.

В основании этой неизменной вратарской надежности Яшина лежали приемы, казавшиеся немудреными, а то и создававшие ложное впечатление поддавков – будто нападающие посылали мяч ему прямо в руки. На самом же деле Яшин чаще всего предугадывал направление удара и успевал занять такую позицию, чтобы можно было справиться с мячом без лишних падений. Он в какой-то степени виновник выражения, привившегося в футбольной среде, – «играет на кухарок». Яшинское «доказательство от противного» относилось к любителям брать легкий мяч в ненужном падении, своей мнимой красотой способном тронуть лишь визгливых дам.

Как не согласиться с проницательным Аркадием Галинским, который в своей радиореплике на выпады Маслаченко («Свобода», 1996) поставил каждого на свое место: «Эквилибристикой, подобно Разинскому и Маслаченко, Яшин в воротах не занимался. Но вовсе не потому, что не владел техникой головокружительных прыжков, а по той причине, что в 99 случаях из 100 необходимости в такого рода прыжках у него не было. Ведь Яшин прежде всего в том и был гений, что находился едва ли не всякий раз именно там, куда соперники направляли мяч». При этом Галинский вовсе не отрицал (да и я ни в коем случае не отрицаю) талантов Маслаченко и Разинского, но для них были гораздо привычнее, характернее нелепые, досадные голы, не вытекавшие из логики ситуаций, что возникали перед воротами.

Лев Яшин – вратарь, который поймал «Золотой мяч»

Как видите, мой старший и почитаемый коллега Аркадий Галинский вовсю славит гений Яшина. По личному знакомству, многочисленным периодическим и книжным публикациям Аркадия Романовича знаю, что такие обязывающие слова он всуе не употреблял. Это сейчас безответственные и развязные СМИ плодят одного за другим «великих» и «гениев», с легкостью необыкновенной относя к ним без особого разбора писателей, актеров, спортсменов вчерашнего, да и сегодняшнего дня. Видимо, на такие щедроты настраивает время усредненных и стертых личностей, явно занижающее критерии. Девальвация этих понятий еще сильнее побуждает отдавать дань невымышленным носителям высшего людского признания.

Я не числю себя в любителях сыпать громкими эпитетами, но Яшина определенно ставлю в малый, очень малый ряд тех, кому они положены. Но кто есть гений? Он отличается от «обыкновенного» таланта отнюдь не более высокой степенью способностей. По некоторым параметрам вратарского мастерства (например, прыгучести), а, может быть, вообще по природному вратарскому дару Яшин отдельным коллегам уступал. Невозможно было прочитать или услышать от знатоков про его артистичность, воздушность, легкость, но разве это не искупалось проком? Согласитесь, эстетика, а правильнее сказать – эстетство во вратарском деле мало что стоит в соотношении с пользой. Поэтому-то за явным преимуществом Яшин обошел на конкурентной дистанции в чем-то даже превосходивших его, приятных глазу вратарей.

Определяя, в чем же гений Яшина, Галинский как раз и видел его в противовесе и превосходстве надежной простоты над всяческой цветистостью и вычурностью вратарских действий. Руководствовался при этом известной формулой «все гениальное просто». Но не все простое гениально, и для понимания яшинского феномена, отвергавшего популизм внешних эффектов, формулы Галинского, мне кажется, недостаточно, потому что в ней зримо проступает оболочка, а не природа явления. Правда, в приведенном фрагменте коллега и не задавался целью полностью, всеобъемлюще раскрыть ее, а лишь касался по ходу конкретных рассуждений. Поэтому тему закрывать рано.

Напоминая слова Яшина, что искал свою «точку» в воротах, вижу основу почти безошибочной простоты его вратарских решений именно в том, что он эту «точку» нашел. Известный вратарь дояшинского периода, а в его время не менее известный журналист Алексей Леонтьев любил занимать «наблюдательный пункт» за воротами, чтобы понять, в чем секрет экономных и рациональных действий Яшина. И, кажется, разобрался: «30 сантиметров. С трибуны их не заметишь. Но для Яшина они очень важны. Он мысленно как бы очерчивает сектор перед воротами – и ровно на 30 сантиметров больше, чем его коллеги. Это диктуется опытом, точным расчетом. Учтены собственный рост, прыгучесть и скорость реакции. С какого бы места нападающие ни наносили удар, Яшину не нужно лишних движений, чтобы преградить полет мячу. Шаг в сторону, и позиция идеальная».

Своего рода ключом к пониманию феномена Яшина, мне кажется, можно считать краткую, но емкую оценку, прозвучавшую когда-то из уст Константина Бескова: «Яшин не только великий исполнитель, но и великий мыслитель футбола. И именно это поднимает его над всеми остальными вратарями». Здесь кроется существенное дополнение к мысли Галинского о гениальной простоте – истоки ее следовало искать не столько в манере исполнения, сколько в искательстве, желании и умении глубоко копать, шлифовать нюансы, а это доступно только вратарям умным, думающим, понимающим хитросплетения игры, и Яшин – первый среди них, а чем-то и единственный.

Бесков знал, что говорил: они пуды соли съели, вместе оказавшись в «Динамо» и сборной – как партнеры (1950–1954), как тренер и игрок (1963–1964 и 1967–1970), как тренер и начальник команды (1971–1972). Бывало, пробегала между ними черная кошка, как осенью 1963 года, когда тренер сборной отказал в доверии Яшину, но после «Уэмбли», где присутствовал, вынужден был, пусть косвенно, признать свою неправоту. Как-то я спросил у Льва Ивановича, не обижен ли он на Константина Ивановича за 1963 год.

– А чего, собственно говоря, обижаться? В футболе всякое бывает. Обидеть может несправедливость, а не ошибка. Тренер имеет право ставить кого угодно по своему усмотрению. К тому же не уверен, что тогда обошлось без давления. Только не знаю, людей или обстоятельств. Видно, обстоятельств, потому что Бесков человек самостоятельный. Но и ему, как многим другим, могло показаться, что пора мне заканчивать. Что бы ни происходило, я благодарен ему за учебу уму-разуму Да и общение в неформальной, домашней обстановке давным-давно сняло все вопросы между нами.