видов труда в отношениях друг к другу может состоять лишь в отвлечении от их действительного неравенства, в сведении их к тому общему характеру, которым они обладают как затраты труда вообще, как абстрактный труд. Однако в сознании частных производителей этот двойственный общественный характер их частных работ отражается в таких формах, которые выступают на поверхности явлений повседневной жизни, а именно, в обмене продуктов. В силу этого общественно полезный характер частных работ производителей отражается в их сознании в той форме, что всякий продукт труда должен быть полезен, но не для самого производителя, а для других лиц; стало быть, общественный характер равенства разнородных видов труда отражается здесь в той форме, что эти материально различные вещи суть стоимости, товарные стоимости.

«Следовательно, люди сопоставляют продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому как стоимости, люди приравнивают свои различные виды труда один к другому как человеческий труд. Они не сознают этого, но они это делают. Более того: стоимость превращает каждый продукт труда в общественный иероглиф. Впоследствии люди стараются разгадать смысл этого иероглифа, проникнуть в тайну своего собственного общественного продукта, потому что определение предметов потребления как стоимостей есть общественный продукт людей не в меньшей степени, чем, например, язык».[680]

Более позднее научное открытие истины, согласно которой продукты труда как стоимости представляют собой лишь вещное выражение человеческого труда вообще, затраченного на их производство, составляет эпоху в истории человечества, но оно не устраняет вещной видимости общественного характера труда. Дело в том, что эта видимость неизбежно возникает в условиях особой формы производства, товарного производства, где специфически общественный характер независимых друг от друга частных работ состоит в их равенстве как человеческого труда вообще и приобретает форму стоимостного характера продуктов труда, т. е. вещную форму. «Между тем для людей, захваченных отношениями товарного производства, эти специальные особенности последнего – как до, так и после указанного открытия – кажутся имеющими всеобщее значение, подобно тому как свойства воздуха – его физическая телесная форма – продолжают существовать, несмотря на то, что наука разложила воздух на его основные элементы».[681]

Подобная видимость обусловлена тем, что всех лиц, участвующих в процессе обмена, фактически интересует прежде всего один вопрос: сколько чужих продуктов можно получить за свой продукт, т. е. в каких пропорциях обмениваются между собой данные продукты? Но когда эти пропорции достигают известной прочности и становятся привычными, тогда кажется, что будто бы они обусловлены самой природой обмениваемых продуктов. Например, равенство стоимостей таких продуктов, как одна тонна железа и две унции золота, воспринимается совершенно так же, как тот очевидный факт, что фунт золота и фунт железа имеют одинаковый вес, несмотря на различие физических и химических свойств этих продуктов. В действительности же стоимостной характер всех продуктов труда утверждается лишь путем их проявления как стоимостей определенной величины в рамках данной меновой пропорции. Но величины самих стоимостей непрерывно изменяются, независимо от желания, предвидения и деятельности лиц, обменивающихся между собой своими продуктами. В глазах этих лиц их отношение друг к другу принимает форму отношения вещей, под контролем которого они находятся, вместо того, чтобы контролировать его. Другими словами, в условиях товарного производства овеществление производственных отношений принимает специфически общественную форму, посредством которой происходит персонификация вещей.

В результате возникает ложная видимость, что будто бы вещи по своей природе обладают сверхъестественной способностью к обмену, что будто бы вещи господствуют над людьми. На самом деле, конечно, господствуют не вещи, а стихийно складывающиеся производственные отношения. Но их господство осуществляется через вещи, которые становятся товарами. Для научного понимания сути этого отношения необходимо вполне развитое товарное производство, ибо только оно позволяет установить, во-первых, что отдельные частные работы, совершаемые независимо друг от друга, но вместе с тем всесторонне связанные между собой как составные звенья естественно выросшей системы общественного разделения труда, постоянно приводятся к своей общественно пропорциональной мере, т. е. общественно необходимому рабочему времени, затраченному на производство определенных продуктов; во-вторых, что само общественно необходимое для производства этих продуктов время прокладывает себе путь через случайные и постоянно колеблющиеся меновые отношения продуктов частных работ лишь насильственно, в качестве регулирующего естественного закона, действующего стихийно в условиях товарного производства. «Определение величины стоимости рабочим временем есть поэтому тайна, скрывающаяся под видимым для глаз движением относительных товарных стоимостей. Открытие этой тайны устраняет иллюзию, будто величина стоимости продуктов труда определяется чисто случайно, но оно отнюдь не устраняет вещной формы определения величины стоимости».[682]

Таким образом, до тех пор, пока не раскрыт источник величины стоимости товара, эта иллюзия не устранима. Суть ее заключается в том, что случайные, постоянно колеблющиеся количественные пропорции обмениваемых товаров, или меновые стоимости последних, рассматриваются в качестве конечной причины, определяющей величину стоимости данных товаров. Тем самым действительное положение переворачивается с ног на голову. Получается, что не величина стоимости товаров регулирует процесс обмена, а наоборот, его меновые отношения регулируют величину стоимости товаров. Хотя такая иллюзия неизбежно порождается вещной видимостью, последняя, однако, не есть иллюзия. Будучи специфически общественной формой проявления стоимостного отношения обособленных производителей, вещная видимость не исчезает даже после того, как она уже научно познана.

При этом сам процесс ее познания начинается только тогда, когда товарное производство уже достигло определенной стадии зрелости и движется от результатов (продуктов) данного производства к условиям (предпосылкам) их образования и формам проявления. «Размышление над формами человеческой жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм, вообще избирает путь, противоположный их действительному развитию. Оно начинается post festum (задним числом), т. е. исходит из готовых результатов процесса развития. Формы, налагающие на продукты труда печать товара и являющиеся поэтому предпосылками товарного обращения, успевают уже приобрести прочность естественных форм общественной жизни, прежде чем люди сделают первую попытку дать себе отчет не в историческом характере этих форм, – последние уже, наоборот, приобрели для них характер непреложности, – а лишь в их содержании. Таким образом, лишь анализ товарных цен привел к определению величины стоимости, и только общее денежное выражение товаров дало возможность фиксировать их характер как стоимостей. Но именно эта законченная форма товарного мира – его денежная форма – скрывает за вещами общественный характер частных работ, а следовательно, и общественные отношения частных работников, вместо того чтобы раскрывать эти отношения во всей чистоте».[683]

Вследствие этого возникает денежный фетишизм – высшая форма проявления товарного фетишизма. С помощью денег, как известно, осуществляется обмен товаров. Это объективное явление,