Наполеоновские войны в литературе довольно часто и вполне справедливо охарактеризованы как эпоха коалиций. Разыгравшийся аппетит гениального и агрессивного полководца и его беспардонная политика «балансирования на грани войны» заставляли монархов опасаться за свои троны, а государства «запуганной» Европы искать пути к объединению сил против Наполеона, как «врага всемирного спокойствия». Создание коалиций в XIX в. являлось прямой реакцией на силовые действия (продолжение политики «революционной экспансии») столь непредсказуемого политика и полководца как Наполеон, когда Франция, перейдя от обороны к активной внешней экспансии, а затем ― к борьбе за господство в Европе, стала угрожать территориальной целостности европейских государств. Поэтому в их политике на первое место вышли оборонительные задачи. Вполне очевидно, что в 1805–1807 гг. русские войска в Австрии и Пруссии защищали подступы к собственной территории и их действия в целом носили даже по тактической направленности (чаще всего им приходилось отступать) оборонительный характер. В данном случае Россия преследовала определенные цели (спасения «обломков» прежней Европы) и стремилась не допустить распространения пожара войны к своим границам.

Анализ состава всех антинаполеоновских коалиций показывает, что, помимо бессменного «банкира» союзников ― Англии, их участниками (правда, с периодическим выбыванием) являлись Австрия, Пруссия, Россия («альянс фланговых государств против центра»). Главная борьба велась за влияние держав в раздробленной Германии. Основная угроза в глазах государственных деятелей того времени обоснованно персонифицировалась с именем Наполеона, которого некоторые историки пытаются изображать в образе чуть ли не голубя мира.

Идеи революции всегда опасней ее штыков (при условии массового потребительского спроса на эти идеи). Сегодня историки сколько угодно могут рассуждать, что Франция при Наполеоне переродилась, усилиями своего императора старалась адаптироваться под «старый режим», стала рядиться в тогу просвещенного абсолютизма и примеривала феодальные одежды. Проблема в том, что в целом класс европейских дворян продолжал пребывать в убеждении, что наследник революции «безродный» Наполеон Бонапарт мало, чем отличался от французских безбожников-санкюлотов. Например, для русских дворян он, в силу психологической предубежденности, по-прежнему оставался «новым Пугачевым».

Одной из объективных причин победы феодальной реакции стал тот факт, что капитализм во Франции и в Европе еще только вступал в фазу промышленной революции. Если во Франции произошла социальная революция из-за «прав человека» и она несколько десятилетий потрясала устои мирового устройства, то в Великобритании исподволь подготавливалась и зрела другая революция ― промышленная. Механизация производства находилась тогда на низком уровне почти во всех странах. Тон в этом процессе задавала не Франция, а Великобритания, и не зря эту державу называли «мастерской мира». Ее техническое и торговое превосходство являлось несомненным. В начале XIX столетия Франция занимала только третье место в мире по производству металлов, давая 60–85 тысяч тонн. Первое место по объемам тогда занимала Россия (163,4 тысячи тонн), а затем Англия (156 тысяч тонн). Поэтому справедливым остается вывод, сделанный еще В. Н. Сперанским (одним из немногих специалистов в России в области экономики 1812 г.), о том, что «французская металлургия не могла конкурировать ни с русской, ни с английской», а также его тезис о французской промышленности в целом, что к 1812 г. «она не могла похвастать большим достижениями в освоении рынков европейских стран и едва успевала выполнять заказы для французской армии». По общим показателям наполеоновская экономика (при развитой военной индустрии) не намного опережала в своем развитии другие страны континента, в то же время, например, в хлопчатобумажной отрасли английская технология оставалась в четыре-пять раз производительнее французской. Во всяком случае, не было существенной разницы в уровне производства Франции, скажем, с Пруссией, Австрией, Россией (имелись лишь социальные различия). Это обстоятельство облегчало борьбу коалиций с Наполеоном.

Отметим в данном контексте роль и двоякие последствия континентальной блокады. С одной стороны, она, бесспорно, содействовала росту европейской промышленности при отсутствии английских товаров, хотя эта политика, направленная на ослабление Великобритании, способствовала еще большему ее упрочению. С другой стороны предпринимательские круги (за исключением разве, что контрабандистов) не только в Европе, но и в самой Франции чувствовали ненормальное положение в экономической сфере и желали восстановления стабильных межгосударственных торговых связей и путей сообщений. Вся экономика Европы уже безмерно устала от войны и от деятельности главного генератора бесконечных военных конфликтов ― Наполеона. Европейские деловые круги уже желали только одного ― чтобы французский император сошел с политической сцены. Конечно, можно сделать весьма смелое предположение, что вся Европа была не права, воюя с Наполеоном. Но, думается, слишком у многих европейцев на тот момент имелись очень веские причины, чтобы с оружием в руках добиваться отрешения французского императора от власти.

О том, что во Франции (особенно среди нотаблей) давно зрело недовольство против императора, очень хорошо написал самый авторитетный сегодня французский наполеоновед Ж. Тюлар: «Начиная с 1808 года буржуазия мечтала отделаться от своего “спасителя”, который перестал ее устраивать, однако не решалась на изменения, способные ущемить ее интересы. Неблагодарность умерялась трусостью. Поражения наполеоновской армии стали наконец для буржуазии тем предлогом, которого она ждала долгих шесть лет. Нотабли были не в состоянии собственными силами свергнуть императора, они нуждались в помощи извне». Гибель французской империи была обусловлена многими факторами, но в немалой степени ошибками и политикой самого Наполеона. Окончательное падение построенного им имперского здания произошло не только в следствии военных успехов союзников. Очень важный вывод в свое время сделал Ч. Д. Исдейл. По его мнению «империя разрушалась изнутри в той же мере, в какой она терпела поражения извне». Не случайно даже в окружении французского императора стали уже с 1808 г. появляться предатели, которые очень чутко, вторым нутром, почувствовали приближающееся крушение наполеоновского корабля и стремились связать свою судьбу с противниками Наполеона. Назовем лишь примеры с наиболее громкими и известными именами: в 1808 г. ― Ш. М. Талейран, Ж. Фуше; в 1813 г. ― И. Мюрат, А. Жомини. Против Наполеона выступили в 1814 г. депутаты Законодательного собрания, заявив о необходимости немедленного заключения мира с коалицией. И это говорит о многом. Почему реакционные силы поднимали народные массы на борьбу с «неприятелем», а у прогрессивного Наполеона, несмотря на всем известные его энергию и настойчивость в достижении цели, ничего не получилось? Может быть, к этому времени его «прогресс» оказался полностью девальвированным и уже ничего не стоил? В конечном итоге даже во Франции в 1814 г. от французского императора отвернулись все, последними оказались его маршалы. Когда он подписал акт отречения, вся Европа, за исключением бонапартистов, вздохнула с облегчением, она давно этого хотела и не жалела бывшего императора.