Дед Скалона первоначально перебрался в Швецию, а оттуда в 1710 г. приехал в Россию. Отец Скалона, родившийся уже в России, дослужился до генеральских чинов, так же как отец Гогеля, прибывший в 1775 г. для поступления на русскую службу из Монбельяра (ныне Франш-Конте, тогда ― вюртембергское владение). Деды Понсета и Довре в конце ХVII в. обосновались в Саксонии, имевшей на протяжении всего ХVIII столетия тесные дружеские связи с Россией. Предки Понсета и Довре оказались инкорпорированны в состав саксонского дворянства, а потому оба учились в Дрездене. В русскую службу первый поступил в 1806 г., второй ― в 1795 г. Закономерно выглядит и запись в их формулярных списках: «Из саксонских дворян». Скорее всего, они были уже больше немцами, чем французами. По воспоминаниям Д. А. Милютина, среди светских знакомств семьи Понсе «преобладал петербургский немецкий элемент», а когда он женился на дочери этого генерала, то после православного венчания в церкви на дом был приглашен пастор, совершивший церемонию по реформаторскому обряду и произнесший «по-немецки длинную, прочувствованную речь»[581].

У Гогеля в формулярном списке значится: «Из российских дворян». Хотя он родился в Саратове, где его отец занимал должность комиссара немецких колоний, современники его самого не считали русским человеком. Например, швейцарец К. К. Фези, служивший с ним в русской армии, в одном из писем 1823 г. назвал его «природным финляндцем», а Довре определил его как эмигранта родом из Берлина[582]. Характерно, что и К. Клаузевиц считал Довре «саксонцем по рождению»[583].

У Скалона, проведшего детство в России, в формулярном списке указано, что он из французских дворян: «Французской нации из шляхетства, уроженец российской, лютеранского закона, генерал-лейтенанта сын», но в графе о знании языков отмечены только два ― русский и немецкий[584]. Человек, не владевший языком предков (а ведь французский, кроме того, являлся общеупотребительным даже в русской и немецкой дворянской среде), вряд ли мог претендовать на принадлежность к французской нации, хотя нельзя исключать ошибку или забывчивость полкового писаря. Запись же о его происхождении, вероятно, была автоматически перенесена из формуляра отца. Поэтому в отношении потомков французских протестантов, основываясь на совокупности приведенных фактов и соображений, мы выдвинем, может быть, слишком смелую гипотезу, что они к началу ХIХ в. потеряли национальные качества, присущие выходцам из Франции. Их с большим основанием можно отнести к немцам французского происхождения.

Рассмотрим еще одну национальную группу в среде генералитета ― условно говоря, итальянскую, состоявшую из 11 человек. Условно, поскольку в те времена на Аппенинском полуострове не существовало единого государства. Поэтому записи в формулярах отражали тогдашнюю географическую пестроту мелких государств региона. Так, мы находим по одному представителю Тосканы, Модены и Рима, а также трех российских уроженцев с итальянскими корнями (И. П. Росси, А. Ф. Санти, Ф. П. Нания). Формуляры Ф. П. Нания по-разному определяют его социальную принадлежность: «из купцов г. Рима…», «из штаб-офицерских детей итальянской нации родился в России от родителей своих, вышедших из Италии и в вечное России подданство, где он вечно быть желает»[585]. С большими оговорками сюда же можно добавить и швейцарца А. Г. Жомини, предки которого также имели итальянские корни.

Но наиболее широко в русской армии были представлены пьемонтские дворяне. Пьемонт, или, как его тогда называли, Сардинское королевство, оказался одним из первых государств, втянутых в войны наполеоновской эпохи. Но в состав его территории с давних пор входила франкоговорящая провинция Савойя. Мало того, страной правили монархи из Савойского дома, естественно широко привлекавшие к себе на службу савояров. Когда же французы изгнали правящую династию, а Савойю присоединили к Франции, то в эмиграции оказалось множество савойских дворян. Из пяти русских генералов, являвшихся выходцами из Пьемонта ― К. де Местра, О. П. Венансона, А. Ф. Мишо, И. Н. Галатте де Жепола и О. И. Манфреди, у первых трех савойское происхождение выдается французским звучанием фамилий. Косвенным признаком можно также считать отсутствие у некоторых из них в формулярном списке записи о знании итальянского языка. Исключая Манфреди, формуляр которого не удалось отыскать, лишь в документах Галатте и Мишо есть фраза о знании итальянского, а у Местра и Венансона упоминание о владении языком основного населения Пьемонта отсутствует[586]. Родным для них был французский, и потому пьемонтские офицеры, попав в Россию, по словам Ж. де Местра (брата генерала), говорили «на прекрасном французском языке»[587].

Подводя итог, можно сказать, что генералитет эпохи 1812 г. отражал весь спектр национальных, религиозных и политических особенностей Российской империи и ее международных связей. Его многонациональный состав был обусловлен бурными событиями в Европе того времени. По словам известного публициста Н. И. Греча, «дело против Наполеона было не русское, а общеевропейское, общее, человеческое, следовательно, все благородные люди становились в нем земляками и братьями»[588]. На этом поприще разные генералы русской армии, в том числе и французского происхождения, проявили себя по-разному, но все они, бесспорно, оставили свой след в анналах эпохи, а их биографии стали неотъемлемой частью русской военной истории.

Невозможно несколькими фразами ответить на вопрос: «Почему в итоге Наполеон потерпел поражение и был удален в ссылку с политической сцены»? Это может стать темой отдельной книги или монографического исследования.

Главными игроками на европейской арене выступали тогда постреволюционная наполеоновская Франция и «владычица морей» и «мастерская мира» ― Англия. Непрерывное соперничество между этими державами насчитывало несколько столетий (в XVIII в. оно вспыхнуло с новой силой), но антагонистические противоречия между ними диктовали и определяли основное содержание наполеоновских войн как двух главных оппонентов в споре за преобладание на континенте. В Европе можно было выделить еще три крупных государства, способных тогда влиять на расстановку сил: Россию, Австрию и Пруссию, остальные, в силу своей периферийности или малых размеров, не являлись самостоятельными игроками, в той или иной степени не могли проводить независимую политику без оглядки на сильных соседей и находились в орбите воздействия пяти самых мощных стран. Из трех последних выделенных государств Россия стояла на особом месте, так как бесспорно являлась великой европейской державой, обладая огромной территорией, значительными людскими и материальными ресурсами. Она не только приближалась по значимости к Франции и Англии, а ее мощь была сопоставима с лидерами. В отличие от Австрии и Пруссии, находившимися всегда в зоне возможных прямых ударов со стороны Франции, Россия, как и Англия, была менее уязвима, что давало ей большую самостоятельность и свободу маневрирования. От ее позиции и поведения зависело тогда очень многое, а географически она находилась не в центре Европы и могла выбирать союзников. Россия оставалась единственной крупной континентальной державой, с мнением которой Наполеон вынужден был считаться.