– С того, что с вашей красотой, вашим умом найти благодетеля и защитника не так уж сложно.

– Тяжелее найти мужа, ведь я из бедной семьи, без родителей и приданого.

– Наверное, вы правы… статус и положение в обществе – это то, чего мы порой не можем обрести даже за большое состояние. Но своими поступками и делами… это становится возможным, особенно в наши дни.

– Не будем о грустном, граф. Лучше расскажите о ваших увлечениях. Что вас интересует?

– Я военный человек, мадемуазель. Признаюсь, однажды мне довелось побывать в русском плену.

Клэр приподняла брови и изобразила потрясение, прикрыв рот рукой.

– Шутите?

– Отнюдь. Я не стал бы так шутить. 1807 год. В ходе польской кампании я был взят в плен русскими. Эти русские – восхитительный и никому не понятный народ. Порой мне думается, что даже они не всегда могут себя понять. Вы встречались с русскими, Клэр?

– Я имею русские корни, дорогой граф.

– Тогда это многое объясняет, – сказал Филипп сам себе. – Мы называем их дикарями, варварами за то, что на каждом углу их городов расположены храмы и церкви. Император считает, что цивилизованный человек должен надеяться исключительно на себя, а не на высшие силы. Я же предполагаю, что через молитвы и смирение они проявляют любовь ко всему живому на этой земле. Итак, 1807… – смущённо вдруг продолжил он, когда понял, что отклонился от своего рассказа. – Я был взят в плен, но, на мою радость, в русской армии не просто знают, что такое честь, но ещё и безукоризненно соблюдают установленные нормы обращения с военнопленными. Что, к моему сожалению, я редко видел со стороны нашей армии. Мне были предоставлены все благоприятные условия, которые только можно пожелать, находясь в плену. Я был одарён вниманием и заботой. А уже при заключении Тильзитского мира меня освободили.

– Невероятно… и что же? Полагаете, что сегодняшнее положение дел между Францией и Россией…

– Неправильно и, по моему мнению, глупо. Два великих и сильных народа не должны вести захватническое движение против друг друга, затягивая в пучину жестокости, крови и страданий соседние государства. Если война и случится, то её последствия будут причинять боль ещё долгое время. Война – это чума. Разгорается в одном месте, а заражает даже тех, кто находится за тысячи километров.

– Могу ли я присоединиться к вашей беседе? – спросил Франсуа, поравнявшись с ними.

– Разумеется, – тяжело и неохотно кивнул Филипп.

– Мы с вашим отцом как раз обсуждали ваши увлечения.

– А о каких своих увлечениях вы ещё не успели мне поведать, граф? – не обращая внимания на Франсуа, Клэр приблизилась к Филиппу.

– Однажды я гордо заявлю о том, что я писатель. Сейчас же, как и мой отец, я большое внимание уделяю изучению истории и её описанию. Вдобавок часть моих увлечений занимает поэзия.

– Вы пишете стихи?

– Только когда меня посещает муза, мадемуазель.

Солнце скрылось за набежавшими серыми тучами. Вскоре похолодало, а воздух с каждым дуновением ветра всё сильнее пробирал до костей. Всадники приняли решение возвращаться. Все пятеро проследовали к дому Дюрока.

– Предлагаю выпить хорошего вина из моих погребов, – сказал хозяин дома.

– Благодарим за приглашение, но нам необходимо возвращаться в Тюильри.

– Вы остановились в резиденции императора? – спросил Филипп, провожая Клэр взглядом.

– Именно так. Мы – гости Его Величества. Что ж, спасибо за прогулку, она была великолепной. Надеюсь, что в скором времени мы сможем вновь наслаждаться вашим обществом! Любезный Дюрок. Любезный граф. – Франсуа со всем почтением благодарил присутствующих за чудесный день.

– Полагаю, мы увидимся тридцать первого декабря на праздновании Дня святого Сильвестра.

– Был рад знакомству, – сказал старый граф, поцеловав руку Клэр. – Надеюсь, мой сын не сильно наскучил вам, мадемуазель.

– Напротив, – она безобидно стрельнула глазами и в ответ увидела дружескую улыбку.

Клэр опиралась на руку Франсуа, когда поднималась по главной лестнице Тюильри. Она была совершенно без сил. Её спина болела от долгой верховой езды, ноги в области бёдер ныли, мышцы сдавливало, а суставы выкручивались каждый раз, когда она сгибала ноги.

– Никогда не думала, что прогулка верхом может так сильно утомлять. Я без сил…

– Мы почти пришли. Я помогу тебе прилечь.

– Не забывайтесь. Мне от вас ничего не нужно, – прошипела Клэр, оглядываясь по сторонам коридора.

– Мы снова перешли на «вы»? Это смешно и абсурдно! Я принёс свои извинения за ту ночь. Сейчас… – Франсуа остановил Клэр посередине лестницы и взял за плечи, – сейчас мы как никогда нужны друг другу. Ты же сама это понимаешь, верно? Одна ты просто не выживешь здесь. Никто, кроме меня, не сможет помочь тебе. А весь твой флирт с тем тайным помощником Наполеона не больше, чем фарс.

– Фарс? Зачем вы соблазнили ту престарелую женщину, Франсуа? Мадам Бинош. Вряд ли для того, чтобы выведать особо важную информацию для нашего государства. Не вам судить меня. Вы не задумывались, что этот человек всё время находится рядом с императором, и тот факт, что он проникся чувствами ко мне, может помочь нам обоим? Я бы не проводила время ни с ним, ни с кем-либо другим, если бы вы были в нужный момент рядом…

Они молча разошлись, оставшись каждый при своём. Клэр, скрипя зубами от боли в ногах, наконец оказалась в своих апартаментах. Она вызвала Жюли и попросила подготовить ванну в надежде, что горячая вода расслабит мышцы и боль отступит. Так и случилось. Ей действительно стало немного легче. Прошмыгнув с влажными волосами обратно к себе, Клэр завалилась на кровать и с облегчением выдохнула.

Наступил период, когда Клэр стала наслаждаться одиночеством. Теперь оно значило – «никакой опасности и покой». Она с тоской в груди вспомнила свою прежнюю жизнь: то, как сутками напролёт могла не поднимать головы от телефона в руках, беззаботно сидеть с подругой в кофейне. Она вспомнила бессмысленные развлечения: приторное кино, игры в боулинг, посиделки с одноклассниками за кальяном и картами. Её удивила та повседневная бессмысленность, которая не оставляла после себя ничего. За пеленой которой проносились дни, недели и года.

Всё пустое. Ничего не значащее.

Всё высокое, что есть в человеке, меркло всякий раз, когда в голове она возрождала прежнюю себя. Только лишившись этих мимолётных ценностей двадцать первого века, Клэр смогла разглядеть их мнимость и неважность. Всё происходящее вокруг пугало её, но, несмотря на это, она как никогда ощущала себя живой.

В комнате стало холоднее обычного. На столе догорала свеча. Клэр переоделась и принялась готовиться ко сну.

В дверь постучали. Едва слышно, словно не хотели потревожить.

Она подскочила и, накинув на