него не нужно бороться. Он появляется только в тех местах и в те моменты, из которых может извлечь пользу. Если на всех массовых митингах 1989—1990 годов он прилежно присутствовал, то заседание координационного совета «Демплатформы» впервые посетил лишь в апреле 1990-го (хотя совет существует уже с января), в самый разгар кризиса, который начался после публикации «открытого письма» ЦК от 11 апреля 1990 года, призывающего все местные парткомы исключать из своих рядов членов «Демплатформы». Точно так же сразу после выборов 1990 года Ельцин не посетил на Съезде народных депутатов РСФСР ни одного заседания парламентской группы «Демократическая Россия», членом которой являлся. Его тщательно просчитанные перемещения изменяют вес и смысл заседаний, работая как элемент драматизации и обострения.

Такое нестабильное участие ставит неформалов-демократов в уязвимую позицию, поскольку, когда Ельцин отсутствует, им приходится это маскировать. Когда блок «Демократическая Россия» и «Демократическая платформа в КПСС» созывают свои учредительные съезды в одни и те же дни (20—21 января 1990 года), Ельцин уезжает из Москвы – возможно, для того, чтобы не демонстрировать, какой арене соревнования (советам или КПСС) он отдает предпочтение, так как понимает, что его появление будет как-то проинтерпретировано. Однако нигде не уточняется, что Ельцин не присутствовал на этих заседаниях. Напротив, все происходит так, как если бы он там был: он избран в координационный совет «Демплатформы», и ему дано задание составить отчет от имени «Платформы» на следующем пленуме ЦК; его представляют в качестве одного из главных элементов предвыборного блока «Демократическая Россия», тогда как сам он, по всей видимости, не вполне поддерживает идею единой и сильной коалиции, предпочитая опираться на множество разных организаций[507]. Все эти обстоятельства – то, что Ельцина избирают в его отсутствие, что он – рупор движения, не будучи его уполномоченным агентом, что он избегает публично связывать свое имя с неформалами-демократами, – становятся ограничивающими факторами для последних; они оказываются заложниками установившегося таким образом асимметричного отношения.

Ельцин превращается в эмблему движения. Хотят этого неформалы или нет, но он взаимодействует с ними с позиции силы. Считается, что он поддерживает единство движения в период, когда изменяются его масштаб, сущность и место в политическом пространстве. Ельцин становится точкой, к которой стекается все больше неформалов-демократов, поскольку он – один из самых выдающихся политических акторов, он дистанцировался от «системы», ему прочат большое политическое будущее и в силу множественности своих позиций он стоит над различными внутренними разделениями в движении.

В конце 1989 – начале 1990 года некоторые неформалы даже хотели, чтобы Ельцин возглавил самые представительные организации демократического движения, считая, что они в опасности. И хотя эти попытки не удались, они наглядно демонстрируют, что Ельцина воспринимают как хозяина положения, как главную защиту от всех опасностей. Например, ему предоставляют руководство «Межрегиональной депутатской группой» и «Демократической Платформой». В марте 1990 года Игорь Чубайс, полагая, что «Платформа» рискует оказаться в руках «аппаратчиков» (после вступления в нее видных партийных деятелей, подозреваемых в «работе на» Яковлева), предлагает Ельцину возглавить ее. И это тот самый Чубайс, которые тремя месяцами раньше с гордостью заявлял, что «Платформа» по праву считается не «партией Ельцина (или) Гдляна», а «блоком левых сил»[508]. Другие без всяких колебаний попирают ради Ельцина принцип коллегиальности, хотя он составлял одну из важных черт неформальных организаций с 1987 года. Так, Г. Попов, депутат СССР и сопредседатель «Межрегиональной депутатской группы» (МДГ), предлагает, чтобы каждый год один из сопредседателей был бы главным: «первый год будет Ельцин, следующий год будет кто-то другой»[509]. Сопротивление внутри движения остается достаточно сильным, чтобы помешать Ельцину стать единственным и бесспорным лидером. Пока Сахаров – центральная фигура движения (а он оставался таковым до самой своей смерти в декабре 1989 года), Ельцин не может претендовать на этот статус. Ситуация быстро меняется после выборов 1990 года, когда Ельцин обретает сильные институциональные позиции на российской арене. Отныне он может позволить себе попытку полностью приручить демократическое движение.

«Приручение» движения

Отношения между Ельциным и движением меняются после выборов 1990 года: с одной стороны, из-за изменения статуса акторов (Ельцин становится председателем Верховного Совета РСФСР; некоторые демократы входят в российский парламент, где их блоку принадлежит треть мест) и, с другой стороны, из-за растущей конкуренции между центральной и российской властями. В силу политической динамики, в которую втянута страна, подавляющее большинство на Съезде народных депутатов РСФСР и в парламентах других советских республик стремится к перераспределению полномочий. Однако в отличие от Прибалтийских республик, которые пытаются отделиться от Союза, российская исполнительная власть пытается проникнуть на союзный уровень и оказывать на него влияние. Так наступает двоевластие[510].

Ельцину удается найти политические инструменты для захвата полномочий: Декларацию о суверенитете России, собственную экономическую программу «500 дней» и институт президентства в России. Эти инструменты, содержащие в себе зачатки конфликта с законами СССР, позволяют проверить последний на способность к сопротивлению, в каких-то случаях навязать переговоры, в других – перейти к прямой конфронтации.

Демократическое движение широко привлекается к разработке и использованию этих инструментов. Оно все больше отворачивается от союзной власти и почти целиком поддерживает Ельцина, хотя и по-разному: 1) рекрутируемые из движения «эксперты» разрабатывают институциональную базу новой российской власти; 2) депутаты-демократы Съезда РСФСР становятся главной опорой Ельцина, позволяющей ему набрать большинство голосов для законодательного утверждения этих инструментов; 3) и наконец, организаторы митингов движения «Демократическая Россия» проводят предвыборную кампанию Ельцина на президентских выборах 1991 года и мобилизуются для демонстрации силы в самые критические моменты.

Демократическое движение связывается с Ельциным потому, что у него нет другого выбора и оно полностью лишено способов контроля и давления на Ельцина. Движение позволяет российской власти инструментализировать себя. Неформалы-демократы попадают под власть феномена, напоминающего харизматическое господство (при котором держатель власти волен не соблюдать правила)[511]. «Лидер» предписывает им роли, которым они следуют и становятся, таким образом, предсказуемыми союзниками[512]. Ельцин же таковым не является и намеренно поддерживает неопределенность по поводу того места, которое собирается выделить движению в исполнительной власти. Однако механизмы этого господства объясняются не только существующими взаимоотношениями; они также связаны с позицией Ельцина в политическом пространстве, с противостоянием между СССР и Россией и борьбой против коммунистов на разных полях.

Новая конъюнктура, которая складывается после августовского путча 1991 года, – ослабление, а затем и распад СССР и КПСС – производит решающий эффект на отношения между движением и Ельциным. Последний полностью освобождается от каких-либо обязательств перед движением. Так, например, демократы не оказывают никакого влияния на новое российское правительство («правительство реформ»), сформированное