именно в силу его специфической позиции в политической игре: одним из главных его каналов доступа к Ельцину становится Бурбулис, опирающийся на либеральных экономистов в своей борьбе против конкурентов. Для всего этого конгломерата сил либеральная этикетка служит важнейшим ресурсом. И хотя для демократического движения она становится в какой-то мере структурным эквивалентом того, чем являлся «демократический социализм» для неформального движения, эта этикетка в то же время представляет собой дополнительный фактор размывания идентичности неформалов – ведь прежде они не определяли себя как либералов.

«Либерализм» вообще весьма многозначный термин, в России же в эту эпоху он особенно полисемичен. Он обретает политический смысл: защита индивида от коллектива, демократические ценности, многопартийность, правовое государство и права человека, отлучение КПСС от всех сфер общественной жизни. В экономическом смысле термин покрывает широкий спектр позиций, начиная от «социальной рыночной экономики» и заканчивая ультралиберализмом. Поэтому лейбл «либеральный» – довольно гибкий элемент идентичности, который участники демократического движения могут использовать по-разному. Он служит для того, чтобы громко заявить о себе на предвыборной арене в 1990 году, порывая с «коммунизмом». Он также позволяет встать в оппозицию к союзной исполнительной власти. «Либерализм» – еще и социальный маркер, с помощью которого неформалы-демократы подтверждают свою близость с некоторыми академическими средами. И наконец, принятие этого наименования служит для обозначения границ движения, а значит, и для вытеснения из него некоторых участников. Множественностью этих значений и объясняется тот факт, что либеральный дискурс быстро распространяется в демократическом движении и встречает очень мало сопротивления на своем пути: постепенно движение монополизируется теми, кто отстаивает этот лейбл.

Во время предвыборной кампании 1990 года либеральный лейбл не выпячивался, однако экономическая программа блока «Демократическая Россия» была проникнута либеральной логикой, отдающей приоритет рынку, сдобренному некоторыми компенсационными мерами в отношении социально незащищенных категорий. Эта программа позволила «Демократической России» обозначить свою оппозиционность правительству СССР, чьи проекты реформ предусматривали гораздо более жесткое ограничение рынка.

Благодаря победе на выборах лед тронулся. Некоторые группы все меньше стесняются определять себя как либеральные, хотя в первое время используют некоторые ораторские предосторожности. «Радикальное» крыло Демократической партии России (ДПР), вышедшей из «Демоплатформы», во время учредительного съезда партии в мае 1990 года называет себя «свободной фракцией». Она представлена чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым, а также А. Мурашевым. Последний – весьма значительная фигура, поскольку он союзный депутат и секретарь «Межрегиональной депутатской группы». В целом ДПР, определяясь как партия, которая «будет стремиться к построению общества равных стартовых возможностей»[533], тоже демонстрирует шаг к либерализму, хотя этот сдвиг не столь решителен, как у Мурашева и Каспарова. Кстати, такое позиционирование со стороны партии, считающейся значительной и многообещающей, способствует выходу либерального лагеря на первый план.

Очень быстро преодолены последние табу на использование обозначения «либеральный». Некоторые группы в демократическом движении даже отстаивают ультралиберальные позиции. Мурашев и Каспаров вскоре переименовывают свою «свободную фракцию» в «либеральную» и открыто отсылают к тэтчеровско-рейгановской модели[534]. В апреле—мае 1991 года они создают «Либерально-консервативный союз». Мелкие периферийные партии, такие как Партия конституционных демократов (ПКД) Золотарева или «Демократический союз» Новодворской, демонстрируют симпатию к модели неолиберального государства. ПКД, вышедшая из неформального клуба «Гражданское достоинство», считает социальную защиту допустимой лишь в отношении самых депривированных категорий (матерей-одиночек, пенсионеров и инвалидов). В. Золотарев уточняет этот пункт:

Мы считаем, что безработица – это явление, которое требует какого-то реагирования. Но это не нечто ужасное до такой степени, что ради того, чтобы ее не было, надо устраивать социалистические формы управления. Формы выхода из этой проблемы мы видим не в путях социалистических новаций или социалистических решений, а на путях максимально мобильного реагирования самой экономики посредством ее естественного механизма.

– Экономика сама регулируется?

– Да, в этом смысле можно назвать нас в некотором смысле дарвинистами в экономике. Мы считаем, что процесс развития ее и общий процесс осуществляются наиболее приспособленными и наиболее конкурентоспособными[535].

Демократическое движение было одним из проводников ультралиберального течения в институты российской власти, хотя в самом движении это течение занимало лишь маргинальное положение. Мы вовсе не пытаемся преувеличивать влияние демократического движения на политический выбор Ельцина: этот выбор объясняется прежде всего большим весом, которым обладают некоторые политические и экономические акторы (в том числе международные организации), и эскалацией конфликта между Ельциным и союзной властью, а затем его втягиванием в противостояние с российским парламентом. Но в демократическом движении имеются очаги, через которые распространяется ультралиберальный дискурс, и сети, которые позволяют экономистам этого течения попасть в правительство и даже возглавить его. «Либерально-консервативный союз» Мурашева обладает незначительным весом в движении, однако Мурашеву удается привлечь в него А. Головкова, своего бывшего коллегу по «Межрегиональной депутатской группе», ставшего советником госсекретаря Бурбулиса. Головков играет решающую роль в сближении между Бурбулисом и Гайдаром, а затем в формировании правительства реформ в конце 1991 года. В 1990-м Анатолий Чубайс (который войдет в это правительство) отстаивает «чилийскую модель» перехода к рыночной экономике и для популяризации своих предложений использует одно из СМИ, контролируемых бывшими неформалами[536]. Речь идет о журнале «Век XX и мир», который пользуется большой популярностью среди «демократической интеллигенции» и редакцией которого заправляют неформалы первой когорты (Павловский, Фадин), вовсе не разделяющие вышеизложенную точку зрения. Дискурс, разводящий понятия рынка и демократии, не распространен в демократическом движении, и А. Чубайс говорит не от его лица. До того времени идея «модернизации» через утверждение авторитарной власти была чужда движению[537]. И А. Фадин, кстати, жестко критиковал сторонников «либерально-авторитарного» режима и «авторитаризма с человеческим лицом»[538].

Во время жарких споров по экономическим программам сторонники ультралиберализма устремляются на российскую арену. В своей статье в марте 1990 года А. Чубайс еще обращался к правительству СССР. Однако живой отклик он находит не у него, а у российской исполнительной власти – полтора года спустя. В этом контексте план Гайдара по приватизации и «шоковой терапии», представленный в конце 1991 года Ельциным Съезду народных депутатов России, не вызывает серьезных нареканий со стороны демократического движения (по крайней мере в первое время). А между тем целая пропасть лежит между программой блока «Демократическая Россия» и этой правительственной программой. Хотя «молодые экономисты» и не являются эманацией демократического движения, они очень к нему близки в силу связанности с академической средой и принадлежности к группе Бурбулиса.

Как бы там ни было, неформально-демократическое движение почти не оказывает сопротивления вторгающемуся в его недра либеральному дискурсу. Первая когорта всегда отличалась равнодушием к экономическому вопросу. Приверженность многих пионеров движения либеральному дискурсу объясняется также его функцией