делать вид, что их движение играет важную роль в механизме российской власти, и маскировать отсутствие институциональных позиций. Ельцин не только не привлекает движение к строительству исполнительной власти, но и мешает ему усилить позиции во власти законодательной: он отвергает предложение объявить новые законодательные выборы сразу после неудавшегося путча, а ведь демократы рассчитывали на легкую победу над распадающейся коммунистической партией[529].

Да и само движение начинает дистанцироваться от Ельцина по некоторым содержательным вопросам. Ультралиберальная программа правительства Гайдара вовсе не пользуется в движении единодушной поддержкой, и к тому же не все демократы выступают за роспуск СССР. А ведь именно этот вариант был избран группой Бурбулиса. И наконец, растущий перевес исполнительной власти над законодательной и в целом способы определения конституционных правил игры вызывают сопротивление бывших союзников Ельцина.

Часть демократов покидают движение и организуют блок «центристов», тогда как оставшееся меньшинство переходит в откровенную оппозицию. Центристы рассчитывали создать «третью силу» между «безусловными сторонниками» Ельцина и коммунистической и националистической «непримиримой оппозицией»[530]. Они определяют себя то как «условная поддержка», то как «конструктивная оппозиция». Это был способ обозначить свое отличие, не порывая при этом связи с демократическим движением и Ельциным. Центристы равняются на демократов при голосовании по стратегическим вопросам (в частности, при принятии радикальной экономической политики и предоставлении Ельцину чрезвычайных полномочий в октябре—ноябре 1991 года). И только весной 1992 года они явным образом выйдут из сферы влияния демократов. «Центр» – это некая магма, которая постепенно затвердевает, но сущность ее остается трудноуловимой. На Съезде депутатов России в нем объединяются одна из фракций, вышедшая из демократического движения («Смена – Новая политика» под руководством А. Головина, бывшего члена «Московского народного фронта»), и часть «болота», которое было более или менее связано с коммунистами. «Центр» насчитывает примерно 300 депутатов; вне парламента он представлен группами под руководством «видных деятелей», связанных с союзной ареной и номенклатурой КПСС («Движение за демократические реформы» – ДДР, партия «Обновление»). В 1992 году, после поражения консерваторов в связи с провалом путча, «Демократическая Россия» видит в центристах своих самых серьезных соперников (и возможно, они остаются таковыми вплоть до осени 1993 года).

С января 1992 года в движении «Демократическая Россия» происходит раскол по вопросу об отношении к исполнительной власти – между «условной поддержкой» Ельцина и его «безоговорочными сторонниками», или, по их собственной терминологии, между «радикалами» и «прагматиками». В марте 1992 года «радикалы» покидают движение, но в оппозицию при этом не переходят. Они прежде всего «обвиняют Ельцина в соглашательстве с номенклатурой и ренегатстве»[531].

В связи с подъемом центристов отношения силы становятся гораздо менее ясными для исполнительной власти. Депутаты-демократы перестают быть столь уж предсказуемыми; Ельцин использует своих «безусловных сторонников», чтобы подсчитать союзников, определить места разных действующих лиц и оценить свое поле для маневра. Сторонники активно защищают его политику против большинства Съезда, все более ему враждебное. Ельцин опирается на них, чтобы испытать реакции разных акторов на планируемые им решения. В зависимости от полученных результатов он может и дистанцироваться от своих сторонников – чтобы облегчить процесс переговоров. Так, в октябре 1991 года он поручает Л. Пономареву и В. Боксеру объявить о своем намерении провести радикальные экономические реформы, расширить свою власть и отменить выборы глав областных администраций (заменив их назначениями). Благодаря этому непрямому нападению главе исполнительной власти удается достичь компромисса с руководством Верховного Совета: областные выборы не отменены, а лишь отложены на год; взамен Съезд дает Ельцину расширенные полномочия сроком на год (что позволит тому провести в жизнь программу Гайдара), а также одобряет состав правительства реформ[532]. Когда в 1992 году противостояние между частью Съезда и Ельциным начнет обостряться, сторонники Ельцина из «Демократической России» первыми, уже в апреле, упомянут о возможности роспуска Съезда, но тогда Ельцин поспешит публично отвергнуть такое решение. Тем не менее уже то, что о самой возможности такого решения было сказано публично, делает его все более возможным в восприятии политических акторов. В течение всего кризиса 1992—1993 годов эта угроза постоянно висела над парламентом и была приведена в исполнение в сентябре 1993-го.

Распад демократического движения начинается после путча 1991 года, когда ослабляются отношения сговора, связывавшие его с Ельциным. Соблазнительно объяснить это охлаждение утилитаристскими причинами: движение не было вознаграждено за свою верную службу, и на его место пришли группы, способные к более легкому проникновению в «команду власти» (Руцкой, «молодые экономисты», бывшие аппаратчики из Свердловска, депутатские группы, получившие посты в президиуме Верховного Совета). Но более продуктивной, нежели простая констатация перехода индивидов, ранее следовавших этическим ориентирам, к поведению, диктуемому «рациональным выбором», кажется интерпретация этого процесса как структурного изменения в способе игры, связанного с трансформацией ее контекстов и отношений между разными действующими лицами: неформалы-демократы играют в утилитаристской манере, однако они не порвали со своим прошлым. Если воспользоваться терминологией Вебера, их дистанцирование от Ельцина можно объяснить «ценностно-рациональными» мотивами: депутаты-демократы во имя демократических ценностей стали в оппозицию к действиям Ельцина, противоречащим праву или их представлениям о демократической системе. В сентябре—октябре 1993 года в ходе конфликта между президентом и Съездом народных депутатов многие неформалы-демократы, особенно из первой когорты, сопротивлялись роспуску парламента и в еще большей мере тем методам, которыми он осуществлялся.

«Либерализм» как новый маркер идентичности

Демократическое движение переходит к либерализму, чтобы порвать с коммунистами и отчетливо позиционировать себя в качестве противовеса союзному центру. В ходе кампании 1990 года оно определяет себя прежде всего как «антикоммунистическое», но пока явным образом не называется либеральным. После выборов российское правительство Б. Ельцина продвигает либеральную и децентрализаторскую экономическую программу. Для участников демократического движения, которые отныне находятся исключительно на российской арене, эта программа и ее либеральная составляющая становятся ограничителями при самоопределении: они вынуждены высказаться за или против. Процесс принятия наименования «либеральный» в качестве маркера идентичности начался еще до вступления Ельцина на пост президента России, однако он приходит к необратимому завершению, когда система ельцинской власти конструируется с опорой на либеральное позиционирование. Эта идеологическая этикетка играет примерно ту же самую роль, что «социализм» на начальной стадии Перестройки. Она действует как барьер при входе в игру взаимной поддержки, которая разворачивается между демократическим движением и российской исполнительной властью, подобно тому как в свое время лейбл «социалистический» был для неформалов одним из необходимых элементов сговора с частью партийного аппарата. Однако чтобы вступить в союз с Ельциным, необязательно определять себя как либерала, – другим группам это удалось без какого-либо политического позиционирования (например, свердловской). Но для демократического движения такое позиционирование было важнейшим элементом