Нарушить приказ Николая и освободить пленника Касьян набрался смелости не сразу. Лишь после того, как понял, что на весах лежит судьба столицы. Решение он принял верное – заменил брат брата достойно, и на стенах себя истинным государем показал, и сейчас показывает. А еще, глядя на Прова, Добрыня видел, что царь-богатырь мысленно просит прощения у воинов, бившихся на площади против чудовища. За то, что, сидя в узилище, ничего не знал о свалившейся на город беде, не смог встать с ними рядом и не сам повел их в бой… Собой алырец владел отменно, но было ясно, какой червяк ему сердце сосет.

– Идемте, – негромко бросил Пров спутникам и кивнул в сторону носилок одному из дружинников, сопровождавших отряд: – Узнай, кто такие и из чьего десятка парень был. Семья, похоже, без кормильца теперь осталась… Надо помочь, чем можно.

– Постой! – Мадина торопливо отцепила от пояса замшевый кисет с деревянными денежками и сунула в руку дружиннику. – Это тоже им отдай. Им нужнее…

Деньги павшего не вернут, горькие слезы не иссушат, разбитое сердце не успокоят. Может, только со временем горюющие смогут понять и принять бескорыстие незнакомки, идущей рука об руку с царем Гопоном. Что передала она деревянные монеты в кошеле не откупаясь, а стараясь помочь, от чистого сердца. Только со временем, возможно, смогут осознать и тихо поблагодарить…

Догоняя ускорившего шаг царя-богатыря, Добрыня еще раз подивился тому, какие странные да прихотливые узоры подчас выплетает судьба. Дерево, из которого резали здешнюю монету, не просто оказалось по меркам Синекряжья редкостью. Такие деревца росли лишь в одном-единственном на всё это подземное царство урочище, неподалеку от Кремнева. Из их же древесины, как выяснилось, и луки здесь для самых знатных воинов гнули, и на украшения драгоценные женские она шла. Обнесенная стеной и охраняемая государевой стражей, роща так и называлось – Монетная, и стерегли ее пуще глаза. Рядом с ней и отворилась Червоточина, из которой вылез ящер.

Стену он порушил, округу рощи, как рассказали добравшиеся до Кремнева беженцы с окрестных хуторов, выжег начисто, но в самом урочище отчего-то ни веточки не тронул. А потом пополз прямиком к столице.

Стража Монетной Рощи в коротком неравном бою с гадиной полегла вся, в живых остался лишь один воин, отправленный гонцом к царскому двору со страшными вестями о чудовище. Да и боем это нельзя было назвать. Что уж говорить о легковооруженных ратниках, по большей части пеших, если даже государевы дружинники, закаленные в стычках с тварями из Червоточин, оказались бессильны. Хоть были вооружены как надо и постарались закрепиться здесь, в предместье, приготовив ящеру западню.

Не выстояли. Но стояли насмерть, до конца. Те, кого они спасли, жертву эту великую не забудут и внукам с правнуками накажут крепко помнить.

Останавливаясь то и дело над погибшими, Пров и его спутники молча склоняли головы. Слова ни у кого с языка не шли, да и любые слова были бы сейчас лишними.

Тут, в середине площади, разъяренная тварь учинила даже не побоище – бойню. Растерзанные и обгорелые трупы, людские и конские, на засыпанной пеплом мостовой лежали грудами. Видно, как раз на этом месте, у заслона из перевернутых возов, царевы дружинники предприняли последнюю попытку остановить чудовище – отчаянную и безнадежную.

Лицо у Прова снова потемнело, и царь-богатырь остановился возле мертвой саврасой лошади в усаженной оплавившимися золотыми бляшками сбруе. Конская туша – обугленная наполовину, с распоротым брюхом – придавила изломанное человеческое тело, облаченное в черную от копоти кольчугу. Всадник, не успевший даже вынуть ногу из стремени, чтобы соскочить с седла, так и не выпустил рукоять меча. Широкий и длинный обоюдоострый клинок был иззубрен, словно им сплеча рубили железо, а у перекрестья рукояти и вовсе треснул.

Рядом с конным мечником полегли сразу трое пеших. Долгополые брони и плоские каплевидные щиты, какие Добрыня уже видел в городе у царевых ратников, не спасли от хлестнувшей из пасти твари огненной струи.

Не окажись при себе у Добрыни порошка разрыв-травы, богатырю в схватке с ящером тоже пришлось бы тяжко. Так тяжко, как, пожалуй, ни разу не бывало, не считая боя в Сорочинских Норах – и еще неизвестно, чем бы кончилось… Народ в Кремневе встречал спасителя с ликованием и со слезами радости, когда они с Провом въезжали в городские ворота, но по большому-то счету, одолел гадину воевода не силой, а смекалкой да удачей. Те, кто достоин почестей по-настоящему, дрались и умирали тут, в безнадежном бою, на залитых их кровью развалинах…

– Торг теперь на этом месте вести – всё одно что на жальнике вприсядку плясать, – не выдержав наконец, глухо уронил Казимирович. Словно мысли побратима прочитал. – Сколько храбрых ребят гад проклятый погубил!

– А с чего он все-таки на город напал? – тихо подал голос Терёшка. – Пополз туда, где добычи много? Или просто охота была жечь да убивать?

– Видно, в другом дело, – парень спросил как раз о том, над чем Добрыня сам ломал голову, но в догадке своей великоградец уже почти уверился. – Твари змеиной породы частенько на сокровищах себе логова устраивают. Разлягутся на них – мол, не тронь, мое, а кто меня ограбить захочет, пусть на себя пеняет… У нас в Белосветье сокровища – это золото, серебро да каменья дорогие, а здесь – что?

Обращался Никитич к товарищам, но первым, к чему он клонит, сообразил Остромир. Чародей аж остановился, чудом не споткнувшись.

– Дерево, – выдохнул синекряжец. – То, которое на монеты идет… Ох, а ты ведь, пожалуй, прав, Добрыня Никитич! Так вот почему ящер первым делом к Монетной Роще пополз… Потянуло жадную тварь на богатство, ровно слепня на теплую кровь…

– А под самым боком у Монетной Рощи – Кремнев, – кивнул Добрыня. – Вот гад и решил город в золу превратить. Чтобы от людишек поблизости и духу не осталось да чтобы на его сокровища не зарились.

Воевода всю дорогу до столицы гадал, какой окажется встреча с придворным чародеем Николая. Представлял его почему-то осанистым величавым старцем, а оказался Остромир щуплым, близоруко щурящимся и донельзя усталым. Лет всего-то сорока на вид, хотя у чародеев определить возраст на глаз непросто. Ни за что не скажешь, что у этого тихого мягкого книжника в трудный час хватит спокойного, непоказного мужества на троих дюжих вояк – и еще останется… А вот почему синекряжец за семь лет так и не раскусил близнецов, Никитич понял быстро. Среди волшебников-добронравов то и дело попадаются искусники с