метнул взгляд на Остромира. В целительстве чародей, ясное дело, разбирался, хоть и признался Никитичу со вздохом, что ставить щиты против огня и зловредных заклятий у него получается лучше, чем лечить. Когда потушили пожар на забороле, он, сам едва державшийся на ногах, сразу занялся ранеными, которых сносили в детинец, а Терёшку с Васей без лишних разговоров заставил хлебнуть каких-то зелий из своих запасов. По словам Казимировича, вкус у снадобий был преотвратным, но побратиму они живо вернули на щеки румянец. Может, и спасенному из-под руин бедолаге Остромир помочь сумеет?.. Однако лицо у волшебника, сжимающего ладонями виски раненого, было сумрачным.

Дружиннику смочили губы водой, он опять застонал и приоткрыл глаза.

– Госу… дарь… – прохрипел раненый, дернувшись под руками Остромира, когда понял, что наклонившееся над ним лицо Прова – не морок. – Чудище… Прикон… чили… его?..

– Лежи спокойно, – быстро велел алырец. – Молчи, силы береги. Всё хорошо. Убили тварь. И столицу отстояли.

Мутный от боли, блуждающий взгляд так и впился в царя, а в расширившихся зрачках вспыхнул слабый огонек. Услышанному парень, похоже, сразу даже не поверил. Боялся поверить.

– Цел… город?..

Каждый вдох и каждый выдох давались раненому с трудом, а шепот его богатыри еле разбирали.

– Цел, – твердо произнес Пров. – Не по зубам гаду Кремнев. И за посадских не тревожься, спасли вы их… Успел народ за стенами укрыться.

Углы спекшихся черных губ дрогнули – и раздвинулись в чем-то похожем на подобие улыбки:

– Тогда… и правда… хорошо… А наши… отойти… успели?..

– Кому сказано – молчи, говорить тебе нельзя, – ушел от ответа алырец. – Раны разбередишь. А о вашем с товарищами бое люди песни сложат – и в вашу честь сыновей называть будут… Слышишь, друже?

Губы парня снова шевельнулись – то ли он попытался в ответ что-то вымолвить, то ли хотел опять улыбнуться. А следом грудь ратника судорожно приподнялась, лицо исказилось. Воздух он втянул в себя с булькающим хрипом, и кровь хлынула у него изо рта густо, заливая подбородок.

* * *

В себя дружинник так больше и не пришел. Сотворить невозможное, как ни горько, не по плечу даже чародею, но главное Остромир сделал: ушел раненый на Ту-Сторону легко и без боли. Затих, и перед самым концом с искусанных губ сорвалось женское имя – умирающий звал какую-то Веснавку. Невесту? Молодую жену?..

Имени его самого великоградцы так и не узнали. Не знал этого ратника и Пров – в дружину к Николаю парень был взят недавно. Но всегда хочется тряхануть за грудки судьбу, когда вот так уходят в Белояр те, кто себя не жалел, других закрывая. И спросить ее хочется, зубами скрежетнув: да что ж ты творишь? Или о справедливости напрочь забыла, а совесть растеряла?.. Это ведь вранье, будто всякий воин со временем привыкает к смертям, а на сердце у него непробиваемая шкура нарастает на три пальца. Привыкнуть к такому нельзя, что бы там ни плели с теплой печки иные мудрецы, ни разу своими глазами не видевшие, как умирают на войне…

«Не печалься. Не надо, – Бурушко стукнул копытом по мостовой и вскинул голову, пытаясь утешить товарища-хозяина. – Бой – это бой. Смерть – это смерть. Зато теперь то, мерзкое, тут больше никого не убьет. Мы всё сделали хорошо».

Добрыня невесело усмехнулся, благодарно потрепав верного друга по холке. Да, сделали – но лишь полдела. Главное дело по-прежнему впереди, и оно обещает быть непростым, хотя Пров уже на свободе.

Превратить алырского царя в союзника, который будет крепко помнить, как великоградские послы подставили ему плечо, – на такое Никитич даже надеяться не мог, отправляясь на переговоры в Бряхимов. Но не только долг требовал от Добрыни прийти на подмогу Прову, открывшемуся перед русичами совсем по-новому. Сердце – тоже… Братец у царя-наемника, конечно, тот еще упрямый балбес, однако надо сделать всё, чтобы близнецы помирились. И нужно наконец разобраться, что за хитрую игру ведет Карп-казначей, столкнувший Николая с Провом лбами. Мутно там всё… и нехорошая это муть, печенками чувствовал воевода.

– Горестные вести мы Николаю привезем, что и говорить, – повернулся он в седле к Мадининому мужу. – Но если даже это его не образумит, то уж и не знаю тогда, как до твоего брата по-хорошему достучаться.

– Коли вожжа Николахе под хвост попала, по-хорошему с ним говорить без толку, – буркнул Пров. – Чтобы он что-то понял, ему надо сперва морду набить. Такой он человек.

– Оба вы – два сапога пара, – не удержалась ехавшая рядом с супругом Мадина. – Ох, и вправду Белобог всё видит!.. Николай же в лепешку готов разбиться, чтоб сбылось наконец пророчество. А тут такой случай упустил змееборцем прослыть да с тобой сравняться.

– Что за пророчество, Мадина Милонеговна? – подался вперед Добрыня. – Про которое ты давеча в Бряхимове поминала?

– Оно самое, – с сердцем выпалила алырка. – Пусть Пров рассказывает, я уже ни говорить, ни слышать про эту дурь спокойно не могу.

Жеребец царя-наемника напряг шею, застриг ушами, и хозяин, чуть ослабив повод, погладил его по гриве.

– Это дела давние, – неохотно пояснил алырец. – Нам с братом богатырских коней помогла добыть одна бабка-ведунья. И она же Николахе предсказала: мол, на роду тебе написано великими подвигами себя прославить. Здесь-то, у себя, он и правда первый ратоборец. Одна беда, в Синекряжье развернуться толком негде, а славы моему братцу охота большой…

– Вот он и войну с Баканом ради этого затеял, – резко перебила мужа Мадина.

– Ты ж вроде говорить про это устала? – усмехнулся Пров.

– Устала, не устала, а если вы слепые? Вас же за руку вести надо! Кто братца твоего подогрел да распалил? Карп твой Горбатый! А тебя он предал! На прямую измену пошел – открыто на сторону Николая встал!.. Ты ему и это спустишь?

– Ну уж нет, – Пров еще сильнее потемнел лицом. – Много чего спускал, на многое глаза закрывал, но этого не спущу! Закончим здесь, вернемся в Бряхимов, поговорю с казначеюшкой так, что небо ему с овчинку покажется. И с Николахой – тоже…

– Дел тут невпроворот, твое величество, а времени у нас нет, – вмешался Добрыня. – Придется тебе Синекряжье на Николаевых бояр оставить да на Остромира. Думаю, не подведут, справятся, а сам ты уж изволь ехать в Алыр немедля. И без того боюсь, как бы нам не опоздать.

Пров хотел что-то возразить, но поймал взгляд великоградца… и промолчал. Понял: посол князя Владимира прав. Им удалось потушить один большой да страшный пожар, пожравший сотни человеческих жизней. Сейчас нужно гасить второй, пока он не