с Закари провели годы, перемещаясь по странному полю битвы наших отношений.

— Добрый день, мой прекрасный заклятый враг.

Его голос низкий, нежный и чувственный, и поначалу я уверена, что это эхо из прошлого, призрак, память, поднимающаяся от старых книг и золотых ламп.

И тут мой взгляд падает на мой стол — стол, за которым я прочитала столько книг и написала столько эссе.

Старый деревянный стул стоит под углом к столу, и на нем сидит Закари Блэквуд, его тело расслаблено, длинные ноги скрещены в лодыжках. Одна изящная рука поддерживает его лицо, другая с небрежным изяществом свисает с подлокотника.

На его красивом лице сияет легкая улыбка, а луч теплого солнечного света, преломляясь в бронзовых перилах соседней полки, заставляет его глаза светиться, как янтарь.

Это великолепная улыбка, теплая, как ласка. Я отодвигаю стул рядом с его креслом — кресло, на котором он просиживал так много часов, прижимаясь к моей руке, когда работал у меня под боком, — и сажусь напротив него.

— Добрый день, — отвечаю я. — Мой уважаемый противник.

Глава 51

Эффективный метод

Закари

Чем больше я смотрю на нее, тем больше восхищаюсь короткими волосами Теодоры. Их естественная волнистость, словно неземные духи; то, как она зажимает кончики заколкой в форме лунного полумесяца.

Когда я не увидел ее после экзамена по литературе, отвлекшись на Эвана и его выходки влюбленного щенка, я решил, что она вернулась в свою комнату, чтобы переодеться, но она все еще в школьной форме. В отличие от всех остальных, она все еще носит зимнюю форму, с рубашкой с длинными рукавами.

Но, конечно, даже в форме ей удается выглядеть неземной красавицей. Сейчас она выглядит лучше, чем когда-либо, а в ее движениях появилась уверенность, от которой у меня замирает сердце при каждом взгляде на нее.

Что я и делаю, когда она медленно, спокойно отодвигает кресло рядом с моим — место, которое я всегда занимал во время наших долгих часов, проведенных в этом самом месте. Она садится прямо в кресло и скрещивает одну ногу с другой, переплетая пальцы на коленях в своей чопорной манере. Это вызывает во мне жаркий прилив смешанной любви и желания, и мне приходится сопротивляться желанию подняться с кресла и заключить ее в свои объятия.

Она садится, и ее взгляд останавливается на моем, выражение лица нейтральное, но спокойное.

— Добрый день, — говорит она, — мой уважаемый противник.

— Комплимент, Теодора? Как неожиданно щедро.

Она слегка улыбается. — Да. Последний комплимент, чтобы добавить к вашему жалкому списку.

— Последний? — говорю я легким тоном. — Я так не думаю, нет.

— Я вижу, у тебя одно из твоих высокомерных настроений.

— А разве я не всегда такой?

Она смеется. — К сожалению, да. Я так понимаю, экзамен по литературе прошел хорошо?

— Превосходно. Я украл у Эвана его драгоценного репетитора; ее помощь и твое отсутствие могли бы дать мне преимущество, необходимое для того, чтобы сравняться с тобой в получении полной оценки.

— Откуда ты можешь знать, получу ли я полную оценку? Я могла бы сделать все ужасно на том экзамене.

Я наклоняю голову и смягчаю взгляд. — За исключением того, что ты этого не сделала.

— Я завидую твоей уверенности.

— Ты так же, как и я, уверена, что отлично сдала тот экзамен.

Она смеется, почти неохотно. — Я забываю. Ты знаешь меня лучше, чем я сама — не так ли?

— Вовсе нет. Я знаю тебя очень даже хорошо, но подозреваю, что твоя природа столь же сложна и непостижима, как глубочайший океан, и я рассчитываю провести большую часть своего будущего, размышляя над ее тайнами.

— Ты мог бы найти более интересное занятие, когда покинешь Спиркрест.

— Нет, Теодора. Ты всегда будешь самым интересным занятием в моей жизни. — Я сохраняю легкий тон, добавляя: — Независимо от того, решишь ли ты остаться в ней.

— Полагаю, у тебя будет лето, чтобы поразмыслить обо мне, поскольку твоя сестра любезно пригласила меня погостить в твоем доме.

— Она также сказала тебе, что будет отдыхать на юге Франции с нашими родителями?

— Да. — Теодора слегка пожимает плечами — жест расчетливой беззаботности. — Я сказала ей, что лучше останусь в поместье Блэквуд и отдохну.

— Правда? — пробормотал я. — Какое совпадение. Я тоже.

— Интересно, — говорит она.

— Не правда ли?

Мы смотрим друг на друга. Снаружи, на дальних деревьях за куполом, птицы поют ленивые песни весенних вечеров. Солнце на закате с каждой минутой становится все более золотым, окрашивая небо над нами в персиково-розовый цвет. Сонная тишина опускается на библиотеку, как тяжелое покрывало.

Наконец молчание нарушает Теодора.

— Почему ты не сказал мне, что это Инесса? Почему ты позволил мне поверить, что это ты?

Несмотря на то что от ее тона у меня защемило сердце, я не свожу с нее глаз и отвечаю ей спокойным голосом.

— Я не позволял тебе поверить, что это был я. Я рассказал тебе правду о себе и надеялся, что ты поверишь мне. Я не рассказал тебе об Инессе, потому что знал, что тебе будет больно узнать правду, а твоя боль — это то, что я не могу вынести.

— Ты не можешь защитить меня от всего, — говорит она.

— Я вообще ни от чего тебя не защищал, — говорю я ей. — Я не защитил тебя, когда должен был — когда ты нуждалась во мне, — как бы сильно я этого ни хотел. Я не выполнил свой священный долг, и я проведу остаток жизни, пытаясь искупить его.

— В твои обязанности никогда не входило заботиться обо мне, — говорит она, качая головой.

— Входило. Мистер Эмброуз дал мне его, когда я впервые встретил тебя. Я поклялся, что никогда не подведу. В конце концов, я ее выполнил.

— Ты не потерпел неудачу. Ты старался изо всех сил… Это я оттолкнула тебя, помнишь? Всегда на шаг от незнакомца?

Я сажусь, сокращая расстояние между нами.

— Я всегда хотел только любить тебя.

— Я хотела быть любимой только тобой. — Искренность в ее голосе разбивает сердце. — Я просто боялась все это время.

— И я был слишком слеп, чтобы увидеть твой страх таким, каким он был. — Я одариваю ее язвительной улыбкой. — Ты называешь меня высокомерным, Тео, и думаешь, что я считаю себя лучше других. Но это не так — я всегда считала, что мы лучше всех. Я поставил тебя на пьедестал рядом с собой, и мне никогда не приходило в голову, что там тебя может настигнуть страх.

— А сейчас? — спрашивает она, повторяя